«Мы набрали полных инопланетян! Они даже не могут интеграл взять!»
Громкие крики главных деятелей науки института сотрясают воздух с особой энергией. В актовом зале царит атмосфера как перед казнью. Главные палачи – фигуры Владимира Баяна и заслуженного эксперта по политическому развитию вуза Акакия Дубинского.
Владимир Баян дает слово Акакию Дубинскому.
Дубинский:
Политическое развитие человека определяет естество парадигмы мышления и процессов управления самоорганизацией!
Баян:
Акакий Эсмеральдович, один вопрос. Но приватно! На ушко!
Дубинский:
Да, конечно!
Баян судорожно шепчет на ухо Дубинскому.
Баян:
Вы сами-то поняли, что выкинули?
Дубинский:
Конечно, понял! Это же высшая материя!
Баян:
Какая к черту материя?! Говорите по делу! Скажите что-то по поводу безграмотности студентов! По делу, Акакий Эсмеральдович! Не отвлекаемся!
Дубинский кашляет, сморкается в платок на весь зал и начинает повествование.
Дубинский:
Ну, это самое, понимаете ли. Вот было время-то, понимаете ли! Наше, так сказать, к примеру, время, допустим-то! Но я-то что сказать хочу, неграмотность студенток при сдаче зачетов… оээкхэ кхэ… студентов, могу заверить, дикая! Не знают, как банально договориться! Ну, то есть, договорить предложение до конца! Приходится, это самое, подсказывать, что называется, как расстегивать… оээ-кхе-кхэ… расставлять акценты повествования, понимаете ли! Не могут сказать, что такое государство! Вот в наше-то время все знали, к примеру! Я как политолог, то точно могу сказать, допустим! И мой тезис, допустим-то, исходит из того, что, в общем-то, в политику таких допускать нельзя! Вот!
Дубинский поднимает указательный палец вверх, мол «вот, все я сказал» и садится на свое место.
Баян, посидев минуты две и отойдя от всего услышанного, поднимается к микрофону и начинает свою часть.
Баян:
Ваша речь полная… Ой, кхе-кхе, полный привет всем участникам конференции. Я хочу сказать, что в наше время все было действительно другое. У нас не было ЕГЭ, все по блату, по знакомствам, а щас надо еще заполнять что-то, какие-то буквы, цифры. И наглые они все еще какие-то, учить пытаются нас, профессионалов дела, так сказать, людей поживших! Как тот студент, которого я выгнал пять лет назад – Полянский!
Вдруг зал слышит оглушающий взрыв… Пытаясь прийти в себя, люди видят фигуру человека в плаще, стоящего на трибуне. Это Полянский! Исключенный студент. Бессменный страх статичности его фигуры резко сменяет злобный смех, раскатывающийся по всему залу.
Полянский спокойно подходит к профессору Баяну и хватает его за горло. Профессор немеет и вскоре перестает подавать признаки жизни.
Полянский удаляется вдаль. Вдруг атмосфера недовольства студентов сменяется на атмосферу страха. Неужели придуманные институты дороже человеческой жизни…
Но все это всплывает в голове Баяна, как только он произносит фамилию Полянского. Он боится его как смерть с тех пор, как исключил. Студент поистине силен и заткнет за пояс и его, и весь педагогический состав университета. Вытерев со лба пот своим платком, он садится на стул и дает слово преподавателю высшей математики – Аркадию Тютюшкину.
Баян:
Аркадий Сергеевич, пожалста, слово вам! Как обстоят дела с математической грамотностью?
Аркадий Сергеевич встает, поправляет свой пиджак, который в плечах на три размера больше, чем он сам, подходит к микрофону и начинает речь.
Тютюшкин:
Ну-с, что сказать, коллеги? Одним словом, слабо. Очень и очень слабо. Писали, значит, недавно у меня первокурсники тут одну задачку. Матрицы считать не умеют! А как без матриц то? Вот без них-то и никуда! Компьютер то выключится – и что будем делать? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Общий уровень – низкий! Матрицы-то считать не умеют, это они как работать-то собрались?
Баян:
Да, конечно, это все удручает, Аркадий Сергеевич. Все очень и очень плохо. Ну, а вы что скажете, Василий Васильевич?
Физрук Василий Васильевич Утюгов резко подходит к микрофону.
Утюгов:
Дохляки все! Надо гнать всех на улицу бегать кросс, играть в футбол, а не компьютеры эти все!
Баян:
Это точно!
Тютюшкин:
Точно это, да!
Дубинский:
Верно, верно, эт самое! Так вот и надо это все!
Утюгов:
Ну, и ваши все эти предметы сократить надо! Столько пар на фиг не надо никому!
Дубинский:
Но это уж позвольте! Не соглашусь, к примеру, с вами тут, не-не! Политика – основа жизни!
Тютюшкин:
А без математики-то это ж вообще! Это вообще ж никуда! Везде же, все вокруг – это математика!
Баян:
Да, в самом деле, Василий Васильевич. Все-таки вы перегибаете. Дисциплины нужны.
Утюгов:
Ну и зачем? Ниче это не надо. Я вон как два пальца за че угодно поясню вам по математике и политике. Это все из жизни получают, чисто по жизни двигаясь. А по жизни только спортивно, размеренно и с умом двигаться надо, и все приложится.
Баян:
Ладно, Василий Васильевич, заканчивайте. Оно, конечно, верно, что по жизни, но без математики и политики-то оно и впрямь никуда.
Тютюшкин:
Вообще не правы вы, Василий Васильич! Математика – это и основа спорта!
Дубинский:
Вот, это самое, да! А политика основа всего!
Кажется, что такая мрачная атмосфера должна смениться смирением и договоренностью. Но у Утюгова пылает злость в груди.
Вообще говоря, Утюгов не всегда был физруком. Двадцать лет назад его, дипломированного физика-ядерщика, уволили с работы. В институте же его обучали устаревшим формулам, которые он даже не применял.
Его место занял сопливый подросток, которого пристроили блатные родители. Несмотря на это, работу он делал лучше, потому что голова не была забита мусором. С тех пор Утюгов полностью поменял свое видение жизни, и когда он слышал заявления, подобные тем, что только что делали Тютюшкин и Дубинский, он приходил в ярость.
