Дорогая мама,
я заранее знаю, что ты раздуешь это все до невозможности, потому что ты – мама, и не просто мама, а сумасшедшая мама, и иначе ты не можешь. Не удивлюсь, если ты превратишь мое письмо в фейсбучный[1] мем, а потом булавкой прицепишь его к подушке. А все потому, что ты ненормальная. Но не суть.
В общем, ты была права. Это я сейчас не про чтение. Мам, я читаю только потому, что я тебя люблю и хочу поступить в университет. Книжки, которые ты мне дала, не такие скучные, как школьные, но они все равно скучные! Кстати, ты в курсе, что по половине этих книг сняли фильмы? А все потому, что фильмы лучше, и люди, читая книги, всегда думают: «Боже, было бы настолько лучше, если бы это была не книга, а фильм».
Ну ладно. В общем, ты была права насчет папы. Я бы даже не хотела, чтобы ты оказалась настолько права. Я бы хотела, чтобы ты была счастлива – это да. Но пусть бы относительно него ты ошибалась. Вот бы все было или черным, или белым! Потому что так гораздо легче во всем разобраться. Было очень просто думать, что с нашей семьей все так случилось из-за того, что папа – ужасный человек. Но только теперь-то я знаю, что он не ужасный человек. Он просто очень, очень непростой. Даже сейчас, спустя эти три месяца, если бы ты спросила меня, как наша семья дошла до этой точки, я бы не знала, с чего начать. Я бы, наверное, ответила: «Ммм, это ты мне скажи».
А насчет больницы… мам, я ведь прекрасно понимаю, как я здесь оказалась. Я совершила глупость, и не одну, и осознаю их все. Это из-за своих неправильных решений я сейчас лежу в этой палате, где пищит оборудование, а из меня торчат трубки. Если бы я могла повернуть время вспять, я бы все сделала иначе.
Получается, я сожалею о прошлом, да? Ты от этого чувства хотела избавить меня и Джо, когда папа вернулся весной, и ты просила нас дать ему шанс? Сожаление… Я в нем тону сейчас, и, может, мне больше не представится возможность все исправить. Поэтому, знаешь… Я теперь поняла, что чувствует папа. И я никому не пожелаю так себя чувствовать.
Что бы ты ни решила на его счет, мама, это твое решение. Я не буду реагировать на него, как избалованный ребенок. У меня свои желания. У Джо – свои. И хотя бы раз за всю свою занудную жизнь прими решение, которое сделает тебя счастливой. Это то, чего мы больше всего хотим. А если это оно и есть, что ж… тогда вперед.
С любовью,
твоя любимая дочь (Кори)
Тремя месяцами ранее
Есть множество людей, которых ну никак не встретить в провинциальном городке в штате Пенсильвания. При этом ничуть не меньше тех, кого встретить очень даже можно. Свою лучшую подругу Лину я встречаю почти ежедневно – она преподает в той же школе, что и я, поэтому, даже если мы не договариваемся о встрече специально, мы все равно друг друга видим – в коридорах, в учительской и на парковке, где счищаем снег со своих машин чуть ли не до апреля.
А еще я постоянно встречаю Тринити, лучшую подругу моей дочери. Если день прошел, а я ее не видела, это что-то из ряда вон. Мы видимся в школе, у нас дома, у бассейна, где занимается моя дочь, а Тринити ждет ее в машине, а потом они едут в центр пялиться на мальчиков.
А еще стоматолога, к которой я хожу на гигиену зубов. Каждое воскресенье я вижу ее на фермерском рынке, где она продает мыло и свечи ручной работы с женщинами из церкви. И если я пройду мимо их палатки и не поздороваюсь, она пишет мне короткое письмо и отправляет его почтой. А поскольку она скупа до ужаса, я точно знаю, насколько это ей нелегко. Пишет она там обычно вот что: «Дорогая Эми, я переживаю за тебя. Пожалуйста, дай знать, что с тобой и детьми все нормально. В любви о Господе, Мириам».
А есть люди, кого совершенно не ожидаешь встретить на улицах нашего городка. Например, Джейми из сериала «Чужестранка»[2]. Я очень сильно стараюсь его увидеть, но что толку! Мы не пересеклись ни разу – ни на рынке, ни в школе, ни на олимпиаде «Одиссея разума»[3], в которой участвовал мой сын. Или Опру[4] – как же я мечтаю случайно столкнуться с Опрой! Мне кажется, с ней было бы интересно поговорить про книги.
Или моего мужа. Но вот и он, собственной персоной! Муж, с которым я прожила восемнадцать лет и которого в последний раз видела три года назад, когда нашей дочери было двенадцать, а сыну – восемь. Он тогда упаковал небольшой чемодан на колесиках, который обычно пропускают в ручную кладь, – с рубашками, которые я выгладила, галстуками, которые я подобрала, сменным костюмом, беговой одеждой, набором для бритья и шестью видами успокоительных средств, – и улетел в командировку в Гонконг, откуда больше не вернулся.
Или все-таки вернулся? Это точно он – стоит около витрины нашей аптеки с лейкопластырями и смотрит на меня, силится улыбнуться. И в этот момент, которого я страшилась все эти годы, я с болью в сердце понимаю, зачем он здесь. Это был лишь вопрос времени. Он хочет вернуть свою жизнь.
Как поступила бы на моем месте любая самодостаточная, успешная взрослая женщина, я прячусь за ватными палочками. Бесполезно. Джон в трех метрах от меня и явно меня видел. Более того, он только что виновато улыбнулся, а эту улыбку я узнаю при любых обстоятельствах. Ее обычно сопровождает пожимание плечами и взгляд, говорящий примерно такое: «Прости, я забыл зайти за молоком по дороге. Но я же уже дома и жутко устал, на работе был тяжелый день, и уже слишком поздно отсылать меня обратно, так что пусть дети утром просто погрызут кукурузные хлопья, ладно?» Мои ученики примерно так же улыбаются на уроках, когда надеются получить пятерку за старание.
Проблема только одна: Джон не только молоко забыл купить по дороге домой – он вообще забыл дорогу домой. Точка. Он в последние три года забывал приходить домой, воспитывать детей, платить по счетам, хранить верность жене, и как ни крути – должно же быть для подобной ситуации какое-то другое выражение лица! На мой взгляд, он должен выглядеть, как мужчина, которого бывшая жена вот-вот ударит по голове тупым тяжелым предметом. Сидя на корточках в торце стеллажа с товарами для оказания первой помощи, я оглядываюсь в поиске тяжелого предмета, но вокруг только ярко-розовые обручи хула-хуп. Сложновато будет избить мужчину до беспамятства пластиковым блестящим обручем, но какое-то – весьма приятное – время я серьезно об этом размышляю.
– Эми? – Я слышу голос Джона. – Это ты?
Он прекрасно знает, что это я. И я знаю, что это он. Я его узнаю везде. Почти год после его ухода я садилась за руль, и мне казалось, что это он едет в соседней машине, и у меня замирало сердце, но потом я присматривалась, и сердце разбивалось снова и снова. И я чувствовала безмерную усталость после каждой такой ложной тревоги. Один раз, всего через несколько недель после его ухода, я поворачивала на нашу улицу и увидела его на заднем сиденье машины с логотипом сервиса поездок с попутчиком. Я была железобетонно уверена, что это он, я это знала точно. Я чувствовала, как в венах пульсирует кровь, и ощущала себя беспомощно лежащей на дне каньона без воды и еды, и вот ко мне приближается спасатель с веревочной лестницей. Я прижалась к обочине и стала ждать, когда машина подъедет к нашему дому. Этого не произошло. Она, не сбавляя скорости, проехала мимо, пока я, не отрывая глаз, наблюдала за ее передвижением в зеркало заднего вида. Я была настолько раздавлена, что двадцать минут сидела, не в силах двинуться с места.
