1.
Шорох. Угольные линии на шершавом полотне. Похожие на перья штрихи. Мольберт, нелепо втиснутый в гротескный проспект, слияние камня и электроники. Город-остов, вперившийся мониторами в пустоту.
Посреди нагромождения судорожно мигающих рекламных щитов – высокий силуэт, тонкий, словно вписанный в пейзаж небрежной рукой. Ника откинула за спину длинные рыжие волосы, туго перетянутые лентой. Отступила, глядя в центр площади. Склонилась над мольбертом. Тяжёлые густые штрихи, быстрые движения. Серебряные браслеты на запястье звенят, сталкиваясь. Но и этот звук, и шум большого города, и даже собственное дыхание стёрты, срезаны, придавлены металлом в наушниках.
Ника отступила от мольберта. Сбросила куртку с огромными синими пуговицами. Прибавила громкости в плеере – до боли в ушах. Единственный способ не замечать прохожих, торопливо отводящих глаза при виде светло-серых крыльев за её спиной.
Танец карандаша превратился в хаотичную пляску. Полые формы заполнялись тенями. Ника замерла. Ника нахмурилась. Неслышно пробормотала что-то. Вибрация часов на руке заставила её вздрогнуть. Девушка на мгновение закусила губу, всматриваясь в набросок.
Часы вновь завибрировали. Ника коснулась кнопок плеера. Музыка оступилась – и сорвалась. Крики торговцев утренними выпусками электронных газет, запахи тухлой воды в подворотне и холодный туман, всегда заливающий улицы, примыкающие к побережью, – всё это проникло сквозь радужный пузырь самодостаточности. Девушка боялась признаться, что с ужасом ждёт, когда он неизбежно лопнет. И тогда, без мыльных радужных переливов, мир станет ещё отвратительнее.
Ника бросила карандаш в сумку и сложила мольберт, очень удачно купленный на одной из распродаж гаражного хлама. Заметив пару уставившихся на неё прохожих, быстро набросила куртку. Ей иногда казалось, что она уже начинает привыкать… пока не цеплялась за очередной презрительно-испуганный взгляд.
Ника перекинула холщовую сумку через плечо и зашагала вверх по улице, протискиваясь меж оторопелых прохожих, словно отупевших от слишком большой дозы синтетического кофеина.
Здания-сталактиты сливались, погружаясь в небо цвета застарелой плесени. Ника спешила по дорожке из переработанной резины. У входа в школу привычно маячила группа подростков. Девушка проскользнула мимо них, стараясь не замечать цветные провода в волосах, знаки биологической опасности на виниловых куртках и свисающие с поясов миниатюрные платы. Приложила запястье к сканеру турникета. Через миг раздался писк и зелёный курсив на панели сообщил, что код считан. Ника шагала по бесконечному коридору, потирая запястье с пометой. И думала: почему бы на каждого не повесить большой-пребольшой знак радиационного заражения? Мысли – они ведь не такая уж безопасная штука…
… Десять минут спустя, на ходу хватая вещи, она выскочила из класса, так и не дождавшись звонка на урок. Надоело! Всё надоело! Только дойдя до лестницы, остановилась, пытаясь осознать, что вообще творит. Закусив губу, оглянулась на широкий коридор, наполненный флуоресцентным светом, как камера – газом.
Ника присела и постучала стопкой листов об пол, выравнивая их. Заткнула карандаш за ухо. С верхнего этажа донеслись приглушённый смех и режущее слух знакомое позвякивание. Запихивая вещи в сумку, Ника попятилась от лестницы. На верхних ступенях появились парень и девчонка. Ника сглотнула. Сделала шаг навстречу, вспомнив, что страх действует на хищников опьяняюще. Хотя и понимала, что нужно бежать… Слишком поздно!
– Кого я вижу, – с кровожадной радостью воскликнул парень. – Привет, Ника.
– Привет, Эл, – негромко ответила Ника, перекидывая сумку через плечо.
– А со мной ты уже не здороваешься? Ах, да… Ты же презираешь таких, как я, – протянула его подружка. – У меня новость: а мы ненавидим тебя и с удовольствием оторвали бы птичке крылышки… Ничего, скоро это сделают за нас, – она захихикала, оттирая Нику к стене.
Мужской голос, эхом пробежавший по коридору:
– В чём дело?
Девчонка кинулась вниз по лестнице, успев почти ласково шепнуть:
– Ты же не думаешь, что это всё, птичка?
Ника попробовала восстановить равновесие – и оступилась.
Прикосновение ладони к плечу. Давным-давно забытое ощущение, что кто-то рядом, пропитанное сейчас не страхом, а безрассудной надеждой. Ника стряхнула руку, не позволяя себе поддаться иллюзии безопасности.
– Вставай, – прозвучал грудной голос мистера Калеба.
Отряхнув одежду, девушка подняла глаза на учителя. Он добродушно улыбнулся, но, казалось, к добродушию примешаны понимание и жалость. Ника отбросила эту мысль. Она давно убедилась, что тот, кто не был на месте носителей аномалии, по определению не мог понять их чувств.
– Здравствуйте, – буркнула девушка.
– Всякий раз, когда мы встречаемся, у тебя что-то неладно, – он усмехнулся, поглаживая похожую на плесень бородку. – Кстати, разве ты не должна быть на уроке?
Ника раздраженно отмахнулась. Учитель озадаченно глядел на неё. Казалось, он знал её лучше, чем она когда-либо сможет себя понять.
– Некоторым нужна квалифицированная помощь психолога, но они предпочитают срываться на мне, – Ника выдавила невинную улыбку. – Может, дело в том, что стены выкрасили в зелёный?
Мистер Калеб лукаво улыбнулся, открывая дверь в кабинет. Улыбка-маска осела на лице учителя, как и случалось тысячи раз до этого.
– Как продвигается работа?
Нику смущало то, что он всегда точно угадывал моменты в их беседах, когда они касались особо болезненных вопросов. Но была благодарна ему за деликатность… всё же недостаточную для абсолютного доверия.
Девушка вытряхнула содержимое сумки на стол. Расправила мятые углы набросков, каждая линия которых выглядела теперь чужой. Чужой, словно ещё утром Ника была другим человеком.
Жара была почти невыносимой. Начав снимать куртку, Ника инстинктивно оглянулась на крылья – и упрекнула себя за то, что позволила привычке взять верх.
Учитель пристально глядел на рисунки. В том, как он прислонялся к парте и постукивал каблуком по полу, Ника угадывала неудовольствие, даже досаду.
– Сухо. Пусто. Никчёмно, – говоря сам с собой, он отбрасывал листы в сторону. Один из эскизов долго держал в руке, неосознанно поглаживая большим пальцем, словно пытаясь прикоснуться к изображенному.
– Эта зарисовка – единственное, над чем стоит работать, – наконец обратился он к Нике. Опустив рисунок на стол, засунул руки в карманы хлопковых штанов с грубой обстрочкой. Наверняка сшитых на заказ по его эскизу.
Мистер Калеб глядел испытующе. Ника молчала. И тогда, постучав пальцем по картине, он спросил:
– Где это?
– Недалеко от побережья, в нескольких километрах от внесекторной зоны.
