За тусклыми, немытыми стёклами вагона проносятся дикие, заброшенные, и всё же, величественные пейзажи, казалось, безграничной тайги. Создавая контраст между небом и землёй, чья-то сильная рука вселенского художника мощно, одним махом, на ярко-розовом фоне очертила границу между чёрными сопками и заходящим куда-то за горизонт, зимним холодным солнцем. Утонувшие в холодных, тёмных сумерках деревья, беспорядочно гнутся под напором обезумевшего февральского ветра. Столетние же кедры и сосны, как мудрые предки, повидавшие немало на своём веку, стоят монументально, лишь изредка, снисходительно дают потрепать свои вечно зелёные мохнатые ветви бушующему хулигану – ветру.
Из щелей старого обветшалого вагонного окна сквозит морозом. Однако стужа проникает в купе не только из него. Безжалостный холод находит лазейки всюду. Старый состав пассажирского поезда знавал времена и погоды куда серьёзнее. Об этом кричат закопчённые панели вагонов, треснутые стёкла окон с окаменевшей между рам, грязью. Старый поезд пляшет и трясётся так, что невозможно пройти по коридору вагона, – пассажиров бросает из стороны в сторону. Холод, грязь, тоска и тревога…
Она достаёт с верхней полки грубое синее одеяло, пахнущее чем-то затхлым, прелым, и подтыкает окно. Затем бросает озабоченный взгляд на соседнюю нижнюю полку, где безмятежно, укутанный пуховым платком и, укрытый всем, чем только ей удалось придумать: своей дорогой шубкой, шарфом, одеялами, – спит годовалый сынишка. Мельком взглядывает в окно, зябко передёрнув плечами, мостится рядом с ребёнком, осторожно отодвинув его ближе к стене. В любую минуту сюда, в это купе могут войти пассажиры. А у неё – лишь одно место, один билет. Хорошо, удалось наскрести хотя бы на один. Один на двоих. На неё – бывшую подругу, бывшую жену. Бывшую. И на него, – единственного, самого дорого на всём свете существа, – сына, что крепко спит. Для него она не бывшая. Для него, как раз она самая настоящая, любящая и заботливая. Разглядывая ребёнка, чуть прижимает его своим телом, но так, чтобы тому было тепло и безопасно. Она немного подтягивается вверх. Опять очень осторожно, так, чтобы её голова могла прикрыть его, светлую головку, закрыв от окна. Тревожно и нежно смотрит на ребёнка. Тот сладко причмокивает во сне розовыми, пухлыми губками. Ну, вот, милый, всё позади! Только ты, да я! И никто нам не нужен, сами справимся! Женщина прикрывает веки. «Что? Что дальше? Деньги! – Трогает мочку уха. – Заложу серьги – раз, обручальное кольцо – так. Что ещё? Ах, да, золотые часики, ещё цепочка. Дать телеграмму подруге?! Какой подруге? Что это я? Нет, не станет он искать её у подруг! Господи! Да никто не будет искать, никто не хватится! Нет у неё больше подруг. Все они на его стороне! Лучшая подруга – любовница мужа! Банально, стыдно. Тяжело до невозможности! Сердце рвётся на части. Обидно и мерзко не только за него, которого любила больше всех на свете, бесконечно доверяла, – мерзко за себя! Слепая, глупая курица! Вот, кто ты есть! Курица?
Ну, это мы ещё посмотрим! Ей казалось в эту минуту, – многие с облегчением вздохнут, что нет её больше в том городе. Растворилась. Он, этот город остался где-то там, не так ещё далеко, но всё же, – позади. А прокопчённый поезд несётся, сейчас так кажется, всё равно, – куда, стремительно сокращая или наоборот, увеличивая дистанцию между прежней и новой жизнью. Ночной состав мчится по знакомой ему колее, лязгая и посвистывая, будто от холода, сквозь стылую зимнюю мглу. Его дальний путь, как в былые времена, сопровождает верная прислуга, – сумасшедшая какофония, сотканная из дружного стука, заплывших мазутом, колёс, грохота и скрежета вагонов, давно отработавших свой срок, повидавших всякое на своём веку.
Она плотнее сжала веки. Монотонный звук становится слабее. Всё глубже растворяется в толще перины, накрывшей её тёплой мягкой волной. Ещё немного, она погружается в короткий и тревожный сон.
Что-то клацнуло, ударилось в дверь, она вздрогнула, приподняла голову. В купе, бесцеремонно громко разговаривая, вошли два молодых человека. Она неприязненно взглянула на них, даже пыталась рассмотреть лица. Мужчины были немногим старше её. Оба высокого роста, крепкие, одеты тепло, дорого и очень стильно. Взгляд остановился на внешности одного из них. Он вёл себя спокойно, периодически делал замечания второму приятным тихим баритоном, да и выглядел более интеллигентно. Длинные тёмные волосы, аккуратно убранные в хвост, открытое, правильных черт лицо, – она непроизвольно отметила это про себя и немного успокоилась. Его спутник встревожил её: лицо равнодушное, отстранённое, глаза холодные, колючие, – показалось, он был не совсем трезв. Она не ошиблась. Со стуком, бросив дорожную сумку на верхнюю полку, тот, другой не обратил никакого внимания на нижнюю полку, где спал её малыш.
Завалившись на полку напротив, чуть заплетающимся языком стал горячо вслух обсуждать план на вечер. При этом восхищённо живописал внешность девушек-пассажирок, ехавших в другом вагоне. Она поняла из разговора, – с ними успел познакомиться прямо на платформе. Возбуждённо, очень цинично и грубо стал излагать собственные планы в отношении этих самых девушек-подруг.
Услышав непристойные слова, женщина не выдержала, поднялась и взглянула тому, что был, не совсем трезв, в глаза.
– Фь – ю – ю – ить! – Присвистнул подвыпивший демонстративно разглядывая её всю с ног до головы. – Вот это, да! Не думал, что в таких дырах обитают вот такие нимфы! – Продолжая наклонять голову, вызывающе разглядывать попутчицу.
– Не ори! Ребёнка разбудишь! – Услышала возмущённый шёпот. Затем, более мягкое: – Михаил! – Представился тот, который больше молчал, и лишь изредка пытался урезонить не в меру распоясавшегося товарища. Извиняясь за его поведение, добавил: – Не обижайтесь! Это он от радости, что домой, наконец! Кончились наши мытарства, – командировка на краю света!
– Я и не думала на вас обижаться! Хотя, вы мне чуть не разбудили ребёнка, а так, какие обиды…
– Вот это я понимаю! – Подхватил «первый». И она только сейчас заметила, что парень не просто выпивший, а изрядно навеселе. – А как насчёт знакомства? Извините, не представился! Андрей! Можно просто, Андре! Ну, так, как? Выпьем за знакомство? – Затем пьяно улыбнулся и язвительно произнёс: – Глянь, Мишель! И топать никуда не надо! – Услышав этот развязный тон, почувствовала: с таким соседством впереди её ждут другие, вероятно, более крупные неприятности. Женщина напряглась.
Михаил же выразительно посмотрел на своего друга и, ничего не сказав, отвернулся к окну. «Андре» потянулся за сумкой. То ли сумка была небрежно пристроена на полке, то ли её хозяин был неловок из-за своего неадекватного состояния, – посыпались консервы, пакеты с едой, какие-то вещи. Ребёнок проснулся и заплакал. Женщина пыталась успокоить малыша. Тот не унимался, пришлось взять его на руки, прижать к себе, успокаивая. – Ну, прости, прости, милый! – Заплетающимся языком извинялся «Андре». Пьяно подмигивая ребёнку, стал доставать из пакетов еду. Тушка курицы с золотистой кожицей не легла, а шмякнулась, вырвавшись из нетрезвых рук прямо на стол, первой. Затем градом попадали апельсины, яблоки, батон сырокопчёной колбасы, консервы с икрой, крабами. Часть продуктов оказалась на полу. Малыш засмеялся и потянулся за яблоком. – Вот это я понимаю! – Снова весело повторил, словно попугай, Андре. – Наш человек!
