Сырым февральским утром Бобби Ли Фуллер нашел мертвое тело. Впрочем, это только говорится – «нашел»; на самом деле он просто споткнулся о то, что осталось от Арнетты Гэнтри. Но, как бы то ни было, Бобби Ли еще долго видел в кошмарных снах распухшее белое лицо.
Если бы Бобби Ли не поссорился накануне с Марвеллой Трусдэйл, он в это самое утро корпел бы на уроке английской литературы, стараясь обмозговать, что к чему в шекспировском «Макбете». Но он поссорился с Марвеллой и поэтому решил поудить рыбку в Гусином ручье. Последняя стычка с Марвеллой – а их роман продолжался уже полтора года – совсем его доконала, и Бобби Ли решил устроить себе однодневные каникулы, чтобы отдохнуть и подумать на свободе. Кроме того, ему хотелось проучить как следует эту языкастую Марвеллу: он ей не какой-нибудь маменькин сынок, а настоящий мужчина!
В семье Бобби Ли всегда верховодили мужчины – во всяком случае, делали вид, что верховодят, – и Бобби Ли был не намерен отступать от традиций.
В свои девятнадцать лет Бобби Ли уже здорово вымахал: шесть футов один дюйм. Руки у него были большие, рабочие, как у отца, а от матери он унаследовал густые черные волосы и пушистые длинные ресницы. Волосы он носил гладко зализанными назад в стиле своего Кумира Джеймса Дина.
Бобби Ли считал Джеймса Дина настоящим мужчиной, который наверняка тоже презирал зубрежку и книжную премудрость. Была бы его воля, Бобби Ли уже давно работал бы полный день на автозаправочной станции Санни Тэлбота вместо того, чтобы грызть гранит науки в двенадцатом классе. Однако у его мамочки были другие представления о том, что ему нужно, а в городке Инносенс[1], штат Миссисипи, никто не решался оспаривать мнения Хэппи Фуллер.
Веселое имя Хэппи[2] ей вполне подходило, потому что она могла чудесно улыбаться, одновременно вышибая почву у вас из-под ног. Хэппи Фуллер еще не простила своему младшему сыну того, что он два года просидел в одном классе. И если бы настроение у Бобби Ли не было такое паршивое, он вряд ли осмелился бы прогулять целый день – тем более при его менее чем удовлетворительных отметках. Однако Марвелла была из тех девушек, которые толкают мужчин – даже настоящих – на опрометчивые и безрассудные поступки.
Вот поэтому-то Бобби Ли забросил удочку в бурные воды Гусиного ручья. Папа всегда говорил, что, когда мужчину что-то грызет, ему лучше всего уйти куда-нибудь поближе к воде и смотреть, как она мерцает.
И главное не в том, что́ поймаешь, а в том, что ты у воды и смотришь на волны.
– Проклятые женщины! – выругался Бобби Ли и растянул губы в ядовитой усмешке, которую долго примерял перед зеркалом в ванной. – Пусть все бабы провалятся в преисподнюю!
Он вовсе не собирался «пить воду скорби и печали» из хорошеньких ручек Марвеллы. С тех самых пор, как они впервые занялись любовью на заднем сиденье его «Катлесса», она решила, что может вить из него веревки. А это с Бобби Ли Фуллером не пройдет, будьте уверены! Даже если он с ума сходит от любви, когда им не удается пообжиматься. Марвелле не помогут даже ее большие голубые глаза, пусть хоть совсем разденется и вымотает его до потери сознания на заднем сиденье «Катлесса».
Может, он и вправду ее любит, но будь он проклят, если позволит ей водить его за собой, как бычка на веревочке!
Бобби Ли поудобнее устроился в траве на берегу ручья, питаемого мощной Миссисипи. До него донесся гудок поезда, спешащего к Гринвиллу. Он слышал шепот ветра во влажных зарослях. Леска была вялая и неподвижная.
И единственное, что было беспокойным этим утром, так это его собственное настроение.
А может, ему стоит рвануть в Джексон, отряхнуть прах Инносенса со своих ног и зажить городской жизнью? Ведь он хороший механик – даже чертовски хороший! – и, наверное, найдет неплохую работу без всякого аттестата зрелости. Черт возьми, чтобы починить шалящий карбюратор, вам вовсе не обязательно знать про этого гомика Макбета или равнобедренные треугольники. В Джексоне он наверняка сможет найти подходящую работенку в гараже и станет со временем главным механиком. Да, черт возьми, он очень скоро разбогатеет, как какой-нибудь шейх! А пока он будет заниматься настоящим мужским делом, эта самая Марвелла Трусдэйл выплачет в Инносенсе свои большие голубые глаза.
А потом он вернется обратно… И тут такая улыбка осветила грубоватое лицо Бобби Ли, смягчив взгляд шоколадно-карих глаз, что, если бы Марвелла увидела его сейчас, ее сердце затрепетало бы от любви. Да, он вернется назад с пачками двадцатидолларовых бумажек в карманах. Он въедет в город на «Кэдди-62», одном из своих многочисленных автомобилей, и снимет в гостинице лучший номер в итальянском стиле. Потому что он станет богачом почище Лонгстритов!
А потом он, конечно, встретит Марвеллу, бледную и худую от тоски по нему. Она будет стоять на углу, около ларссоновского магазина концентратов, прижав руки к своим мягким, как подушки, грудям, и, увидев его, заплачет в три ручья.
А затем Марвелла упадет перед ним на колени и признается, как она раскаивается, что была такой злючкой и заставила его бежать от нее. И не исключено, что тогда – если это вообще возможно – он ее простит…
Фантастическое видение подбодрило Бобби Ли. А тут и солнце выглянуло, немного смягчив колючий холод, замерцало в коричневых водах ручья, и Бобби Ли представил себе счастливое соединение с Марвеллой во всех плотских подробностях.
Он повезет ее в «Сладкие Воды» – к тому времени он купит у обедневших Лонгстритов их прекрасную старую усадьбу. Марвелла вскрикнет и задрожит от восторга при виде его богатства. Будучи джентльменом и романтиком, он возьмет ее на руки и понесет наверх по длинной деревянной резной лестнице.
А так как Бобби Ли никогда не поднимался в «Сладких Водах» выше первого этажа, его воображение взыграло пуще прежнего. Спальня, куда он уже внес трепещущую Марвеллу, напоминала гостиничный номер в Лас-Вегасе, который он видел на картинке и считал образцом роскоши.
Тяжелые красные драпировки, огромная, как бассейн, кровать в виде сердца, а у ковра такой густой и длинный ворс, что кажется, идешь будто по траве. Играет музыка. «Надо бы что-нибудь классическое, – подумал он, – например, Брюса Спрингстина или Фила Коллинза. Пожалуй, лучше Фил: Марвелла слюни распускает, когда его слушает».
И вот он ее кладет на постель. Потом целует ее влажные от слез глаза. А она снова и снова повторяет, какой же была дурочкой, как сильно его любит и всю оставшуюся жизнь будет стараться сделать его счастливым. И что он станет ее властелином, ее королем.
А потом он погладит эту невероятно белую грудь с розовыми сосками, чуть-чуть сжимая, как ей нравится. Ее мягкие бедра раздвинутся, она вцепится пальцами в его плечи, а сама гортанно застонет. И вот тогда…
