Вот вы говорите, что я дурра, ну и пусть: мне главное: Ленку найти! Где? Это вопрос. На поселке у нас все на виду: в толпе не затеряться. Муж Ленки – Жорик: сначала, конечно, её искал, но потом руки опустил: лег на диван и не встает, в милиции: дело завели и положили его в долгий ящик, а я считаю: рано успокоились! Не может быть, чтобы человек бесследно исчез.
Врагов у Ленки не было, одна баба Вера (мать Жорика) Ленку недолюбливала, в ее словах неподдельная радость звучит: «Пропала, ну и ладно, одним ртом меньше», но свекровь с невесткой часто не ладят, надо еще доказать, что Верка преступница.
Поэтому версию похищения я не рассматриваю. Но тогда что с ней случилось? Загадка. Куда Ленка делась, ума не приложу? Полный тупик, но сдаваться нельзя. Надо в лепешку разбиться, а Ленку найти, грош нам цена, если мы отступим.
Так, примерно, я в тот день рассуждала. А если решение принято, значит, надо действовать. Вынула из ящика красную повязку с буквами ДНД, и себе на руку повязала. Что такое ДНД? Это Добровольная Народная Дружина. А если проще: ДНД – это порядок. Власть-то, конечно, за порядком следит, но настоящий порядок только ДНД поддерживает. Когда власть спит, ДНД не дремлет. У ДНД всюду глаза и уши. А отсюда и уважение от людей. Поэтому многие в ДНД хотят записаться. Но повязки только две. Одна для меня, а вторая у Чувилки – подруги моей.
Вышла я на улицу, свежим воздухом дышу. У нас такая тишина, что слышно, как на другом конце поселка дед Михей своим протезом скрипит: у него одной ноги нет. Куда, интересно, намылился? В карты, наверно, играть с Лихоманкой-хулиганкой и Бедой-сволотой. Кто проиграет, идет на разбой.
Дед Михей у нас еще тем прославился, что однажды на День Победы весь в орденах и медалях в клубе появился.
Я ему говорю:
– Дед, ты же не воевал!
Чувилка:
– И то верно: мал еще был.
А Михей отвечает:
– Это моего отца ордена и медали: я в Верховный Совет написал, чтобы приняли закон, разрешающий детям носить награды родителей.
– И приняли?
– Пока нет. Но должны: зачем награды без дела лежат?!
А еще слышно, как поросенок Чувилки хрюкает. Он у неё свободно из закутка выходит. Сколько раз было: в гостях у Чувилки сидишь, и вдруг в окне свиная рожа покажется. Волосы на голове дыбом. Сгинь, сгинь, нечистая! А это Борька на задние ноги встал и в комнату через стекло заглядывает.
Вообще Чувилка к Борьке как к человеку относится. Прошлым летом его в клуб привела и в подсобке спрятала, чтобы он песни нашей самодеятельности послушал, да его нашли ― такой скандал был, и впрямь: если каждый в клуб своего поросенка приведет – свинарник получится, но у Чувилки случай особый – не однозначный.
На поселке у нас снеговиков много: так и кажется, что за тобой по пятам невысокие люди ходят.
Днем-то еще ничего, а ночью страшно. Как-то раз иду, слышу сзади: хр, хр – догоняет. А темно: не видно кто: поэтому я на всякий случай на дерево залезла. Правду говорят: у страха глаза велики. Только когда подо мной холодом повеяло, догадалась, что это снеговик. Под деревом остановился истукан снежный. Принесла его нелёгкая. Ой, бабоньки, падаю. Нет, держусь!
Вдруг слышу скрип. Пошёл снеговик своей дорогой, льдинка о льдинку у него в башке звякнула: мысль родилась. Ну, иди, иди, дурак ледяной, не мешай честным людям по ночам гулять.
Значит, иду я по посёлку, а навстречу Чувилка. У неё на лице бородавки. Да много. Словно её лицо мёдом помазали и ткнули в горох. Отчаянная бабка, а посмотришь на неё: откуда сила берётся, ростом не велика.
Пашка Сазонов, когда разойдётся, совсем дурак делается. Одну только Чувилку боится. Она ему промеж глаз однажды бидоном врезала, с тех пор Пашка при ней сразу успокаивается.
Вот, значит, навстречу Чувилка.
– Привет, подруга, ― говорю.
– Привет. Куда идешь?
– Ленку искать.
– Эк, хватилась, она, небось, в город подалась.
– До города не добраться, все дороги замело?
– Это верно. А где ж ее искать?
– Михея надо расспросить, может быть, он что знает.
Пошли мы с Чувилкой вместе. Идём, на посёлок любуемся. Снега в этом году навалило по самые окошки. В наших краях зимы долгие. Морозы злыдни. Это старцы такие. Из леса выходят: взлохмаченные, седые, рубашки до колен, а руки и ноги синие. Кого заприметят в поле, сразу набросятся, загрызут. Дед мой – покойник сказывал, сам видел, как один Мороз русака душил.
Вот значит, идём мы с Чувилкой по посёлку. Мимо школы, мимо колонки сломанной. Идём, а вот и дед Михей. Култых, култых. На ловца и зверь бежит. Михей на меня взглянул исподлобья и в сторону отвернул: смотрю: быстрей заковылял.
У нас на посёлке бугры. Пока спустишься, поднимешься, семь потов сойдёт. Да ребята горок ледяных понаделали. Дед Михей сел на лед и поехал, култышкой своей правит. Что делать? Мы за ним паровозиком. Чего от нас бежит? Странно всё это.
Насилу догнали Михея, я его хвать за руку, спрашиваю:
– Чего бежишь?
– Сие тайна.
Стоит, важничает.
– Мы поможем открыть.
Михей нахмурился:
– Сам открою: хочу знаменитым быть.
– Все равно от тебя не отстанем.
– Да, я только на подступах, ― дед себе под ноги уставился.
– Говори, что знаешь.
– Сама ищай, ― дед вырвался и бежать.
Бросились мы за ним, да его и след простыл. Раз, два: он и за бугром.
Идем мы с Чувилкой дальше: небо голубое, ветер у себя дома дверь на щеколду и спит. У нас на посёлке много спят. Лето, осень, зима, весна – без разницы. Лягут осенью, встанут весной. Лягут весной, встанут осенью. Раз Чувилка три дня проспала, пока Борька пятаком шершавым ей в щёку не ткнул. Проснулась лягушка пупырчатая, как спящая царевна от поцелуя. Только вместо принца – хряк: вот умора!
Искали мы деда Михея, искали, но так и не нашли. Осторожный черт! Что-то знает, а не говорит. Ну, ничего, сами докопаемся.
Уже стемнело, идем. Света нигде нет, а вокруг жизнь кипит, хотя и ничего не видно. Там калитка скрипнет, там ставень громыхнет, ветка о стекло поскребется, словно это сам поселок зевает, да почесывается.
Я Чувилке говорю: ― Пошли ко мне, переночуем, а завтра с утра пораньше, снова искать будем.
– Правильно, ― она отвечает.
– А то: пока за тобой зайду – время только уйдет.
– И то верно, ― Чувилка соглашается.
Постелила я Чувилке на кухне, а себе три стула поставила, легла на них – телогрейкой укрылась, мне по моему росту и так большое спасибо. Полежала, полежала я и заснула: и снится мне Ленка: курносая, с маленькой родинкой у левого глаза.
– Ну, здравствуй, Лена, ― я ей говорю.
– Это ты здравствуй, бабушка.
– А тебе что же здоровье ни к чему?
– Я по хрустальному мосточку пройду, резным ковшиком водицы зачерпну, ног не замочу.
