Поселок весёлый.
Вот вы говорите: я дура. А я считаю: надо Ленку искать. Вера говорит: «Сама придёт» А я сомневаюсь. Вера говорит: «Куда она от такого мужа денется. Мой Жорик не муж, а золото».
Жорик – сын Веры. Он так ничего себе парень. Не курит. Один недостаток: мямля. Ленка – она другая. Вера склоку начнет, а Ленка ей в ответ скажет, как отрежет: «Необразованная вы женщина», Вера глаза вылупит, а возразить нечего.
Так вот: вчера вечером Ленка домой не пришла. Может, Веру видеть опротивело. Может, Жорик вконец надоел, не знаю. Жили они тихо, до ругани не опускались.
Я всё хожу и думаю, куда Ленка делась? Полная загадка. Нехорошо это: Ленка пропала, а дела до этого никому нет. У всех «моя хата с краю, ничего не знаю». Откуда такое равнодушие, бабки? Неужели правду про «чужую беду» говорят?
Так, примерно, я в тот день рассуждала. Что ж, думаю, дело в долгий ящик откладывать, надо собираться и вперёд. Попила чайку с баранками, подошла к сундуку, открыла его и давай вещи доставать. Всё вынула: только на самом дне нашла. Что нашла? Повязки ДНД. От деда моего покойного достались, а откуда он взял, ведать не ведаю. Только знаю ДНД – это порядок. Что случится, Добровольная Народная Дружина сразу тут. Власть-то, конечно, за порядком следит, но настоящий порядок только ДНД поддерживает. Когда власть спит, ДНД не дремлет. У ДНД всюду глаза и уши. А отсюда и уважение от людей. Поэтому многие в ДНД хотят записаться. Но конкурс большой: повязки только две. Одна для меня, а вторая для Чувилки – подруги моей.
Вышла я на улицу, свежим воздухом дышу. У нас такая тишина, что слышно, как на другом конце поселка дед Михей протезом скрипит. Куда, интересно, намылился? В карты, наверно, играть с Лихоманкой-хулиганкой и Бедой-сволотой.
Дед Михей у нас еще тем прославился, что однажды на День Победы весь в орденах и медалях в клубе появился.
Я ему говорю:
– Дед, ты же не воевал!
Чувилка:
– И то верно: мал еще был.
А Михей отвечает:
– Это моего отца ордена и медали: я в Верховный Совет написал, чтобы приняли закон, разрешающий детям носить награды родителей.
– И приняли?
– Пока нет. Но должны: зачем награды без дела лежат?!
А еще слышно, как поросенок Чувилки хрюкает. Он у неё часто из сарая убегает и в окно Чувилке заглядывает. Встанет на задние ноги и смотрит в комнату через стекло. Зайдёшь к Чувилке в гости, а в окне свиная рожа. Волосы на голове дыбом. Сгинь, нечистая! А потом вспомнишь про Борьку, сразу успокоишься. Еще Чувилка на поросёнке ездит: в санки запрягает. А Борька рад, что свою хозяйку везёт! Кажется мне порой, бабки, звери лучше людей. Не образ наш любят, а душу. На Чувилку взглянуть страшно: все лицо в бородавках, а Борька всегда на нее с обожанием смотрит.
Иду я по посёлку дальше. У нас ребята снеговиков лепить любят. Где только не понаставят. Так и кажется, что за тобой по пятам невысокие люди ходят.
Днем-то еще ничего, а ночью страшно. Как-то раз слышу сзади: хр, хр – кто-то догоняет. Ой, бабоньки, страсть-то какая! Но слышу, что-то звякнуло: тут же догадалась – это в башке у снеговика льдинка о льдинку ударилась: мысль родилась. Ну, иди, иди, дурак ледяной своей дорогой, не мешай честным людям по ночам гулять.
Значит, иду я по посёлку: навстречу Чувилка. Когда я на бородавки смотрю, мне кажется, ей лицо мёдом намазали и ткнули в горох. Шустрая бабка, а посмотришь на неё: откуда сила берётся, ростом не велика.
– Привет, подруга, – говорю.
– Привет, куда идёшь?
– Ленку искать.
– Да она, небось, в городе.
– Разве не знаешь, в город у нас дорогу замело, – я вздыхаю, у меня сын в городе живёт, всю зиму его не вижу: скучаю.
– Это верно, – Чувилка соглашается.
– Вот видишь, поэтому я думаю, у нас надо искать, – я говорю.
– У нас все на виду, – Чувилка плечами пожала.
Пошли мы с Чувилкой вместе. Снега в этом году навалило по самые окошки. В наших краях зимы долгие. Морозы – злыдни. Это старцы такие. Из леса выходят: взлохмаченные, седые, рубашки до колен, а руки и ноги синие.
Идем мы с Чувилкой: небо голубое, ветер у себя дома дверь на щеколду и спит. У нас на посёлке много спят. Лето, осень, зима, весна – без разницы. Лягут осенью, встанут весной. Лягут весной, встанут осенью.
Темнеет, идем. Вдруг нам навстречу, судя по звукам толпа, но шаги и дыхание слышно, а никого не видно. Всё ближе, ближе, просто жуть. Всё думаю, приплыли. Чуть не померла от страха. Но слышу, шаги удаляются. Фу, пронесло. Неизвестные мимо прошли. Вот что у нас на посёлке творится. Кто бы это мог быть, просто ума не приложу. Таинственное явление. Много непостижимого в мире, ох, много!
Я Чувилке говорю:
– Пошли ко мне, переночуем, а завтра с утра пораньше, снова искать будем.
– Правильно, – она отвечает.
– А то: пока за тобой зайду – время только уйдет.
– И то верно, – Чувилка соглашается.
Постелила я Чувилке на кухне, а себе три стула поставила, легла на них – телогрейкой укрылась, мне по моему росту и так большое спасибо. Полежала, полежала я и заснула: и снится мне Ленка: только на себя не похожая в лице стала, вид утомлённый словно весь день на солнце пробыла.
– Ну, здравствуй, Лена, – я ей говорю.
– Это ты здравствуй, бабушка.
– А тебе что же здоровье ни к чему?
– Я по хрустальному мосточку пройду, резным ковшиком водицы зачерпну, ног не замочу.
– Да где ж это такое?
– У добрых людей.
У дороги цветок,
Золотой лепесток
В мотылька влюбился,
В лучик превратился.
– Где?
– В голубом краю,
В голубой дали,
Ой, люлю, люлю,
Ай, люли, люли.
– Как же ты там живёшь?
– Живу я хорошо, все у меня есть. И потэблы, и ренаканы.
– Что ж это такое?
– Когда-нибудь узнаете. Я золотое яблочко возьму, по серебряному блюдечку покачу – и наемся.
– О посёлке то вспоминаешь?
– О каком посёлке?
Тут и ежу ясно, что это не Ленка.
Проснулась я утром. По дому засуетилась. Чувилка носом рулады выводит. Словно птица уселась ей на лицо и песни распевает. Так и хочется рукой махнуть и эту птицу согнать – уж очень ее пенье на нервы действует.
– Эй, Чувилка, – бужу, – хватит дрыхнуть, уже день, вставай.
Та проснулась, глаза трёт. Я на стол яичницу ставлю. Чайник уже кипит.
Вот мы с дедом моим покойником любили чайком побаловаться! Бывало, как сядем с утра, и кто кого перепьёт. Он стакан, я стакан, он стакан, я стакан. Деду моему совсем плохо, он и говорит:
– Смотри, у тебя уже вода из ушей льётся.
Я как прысну!
Значит, сидим мы с Чувилкой, чай пьём.
– Ну, – Чувилка говорит, – что делать будем?
– Жорика надо допросить, – я отвечаю.
Вышли мы с Чувилкой на улицу и к Вере двинулись: Жорика проведать. Подходим к дому Веры: в окне у нее что-то блестит. Наверно, Вера свои богатства перебирает: бусы отдельно, серьги отдельно, а перстни нанижет на пальцы и рукой на свету любуется: вот они и сверкают.
