Глава 1. Право на свободу
Жизнь изменилась, когда закончилась моя семнадцатая весна. В последний майский день ровно в пятнадцать часов я вышел из школы и остановился на широком бетонном крыльце. Тени от деревьев сюда не дотягивались, и в глаза бил яркий солнечный свет. Я зажмурился, вдыхая сладкий запах свободы и тополей.
– Гера, – раздалось вкрадчивое за спиной.
Я открыл глаза и обернулся. Таська Колесникова кокетливо хлопала ресницами, глядя на меня снизу вверх.
– Встретиться хочешь?
Даже в школьной форме формы у Таськи заманчивые, да и на мордашку она вполне ничего. Но я покачал головой:
– Где ж ты раньше-то была?
Она задрала домиком четко прорисованные брови и наигранно-смущенно промурлыкала:
– Да как-то неловко. Сейчас у тебя синяков нет, а то как с таким бланшированным парнишкой на люди показаться?
Она глупо хихикнула.
– То есть, сейчас ты готова со мной куда-нибудь пойти?
– Ну да, – она снова глупо хихикнула и повела плечом. – Без фингалов ты красавчик, Гера.
– Прошляпила ты свой шанс, Таська, – я ухмыльнулся. – Завтра меня уже не будет в городе.
– А сегодня?
Таськин рюкзак упал с плеча, стянув краешек низко расстегнутой белой блузки. Отказаться от ее предложения, пялясь на кружевную бретельку, было довольно сложно, но я справился. Ведь что Таська? Обхаживать ее целый вечер, не зная, обломится ли в конце? Неа, не улыбается! Только время зря потеряю. А на даче соберется вся наша компания. И Оксанка тоже.
– Нет, – решительно сказал я и, больше не глядя на соблазнительное загорелое плечо, перехваченное узкой полоской белой ткани, отправился домой собирать вещи.
Шагая по проспекту, я щурился, как дворовый, готовый на подвиги кот, а в голове вертелась случайно услышанная строчка из песни. "Лето – это маленькая жизнь", бла-бла-бла, и что-то там еще, я не помню, я не слушаю такую старперскую музыку. Но эта строчка оказалась очень правильной. Потому что летом у меня всегда начинается настоящая жизнь. И заканчивается, когда я возвращаюсь обратно в город.
И вот я шагал, предвкушая последнюю новую жизнь. Новую – потому что учебный год позади, экзамены только в следующем. Последнюю – по той же причине: будущий класс выпускной. А всем известно, что после школы жизнь превращается в унылое говно. Университет, диплом, поиск работы, налоги, счета. Поэтому сейчас я готовился отрываться по полной!
Когда я пришел в квартиру, то сразу понял, что сегодня мама работает дома. Она громко ругала по телефону свою помощницу Ирочку. Услышав, что открылась дверь, мама выглянула из комнаты, продолжая свою гневную тираду. В ухе у нее торчал наушник. Она жестами поприветствовала меня и велела мыть руки. Потом махнула в сторону кухни и снова скрылась за дверью. А я, невзирая на ее указания, отправился к себе.
Сняв пиджак, я аккуратно повесил его на плечики и убрал в шкаф. Он не понадобится до сентября, и я больше не желаю видеть ничего, что не имеет отношения к лету, солнцу и каникулам!
Переодевшись в домашние шорты и футболку, я вытряс из спортивной сумки снарядки, боксерки, бинты, шлем – все, с чем хожу на тренировки, и начал складывать в сумку свои вещи. За этим занятием меня и застала мама, когда рывком распахнув дверь, влетела в комнату.
Мама у меня слишком резкая, она делает все, в том числе и принимает решения, со скоростью молнии. Впрочем, в этом мы с ней похожи – в принятии решений. В ухе у нее все еще торчал наушник.
– Что ты делаешь? – Вопрос, ответ на который вполне очевиден.
– Собираюсь. – Я сложил вчетверо свою любимую футболку с Королем и Шутом, отправил в сумку.
– Отлично! – обрадовалась мама. – И те белые брюки обязательно возьми!
– Да нафига они? – Я добавил к стопке футболок еще одну.
– Как?! – Мама от удивления так тряхнула головой, что наушник вывалился. Подхватив на лету, она сжала его в кулаке. – А вечером в ресторан? Наверняка там дресс-код!
– Ты думаешь, там открыли ресторан? – я задумчиво оглядел полки в шкафу, размышляя, что мне еще может пригодиться.
– Погоди, – мама снова сунула наушник в ухо и включилась в разговор по телефону: – Нет, отправляйте! И поскорее! Конечно, там есть ресторан, – это она уже мне, – и не один.
– Ну, это ты загнула, – я продолжал методично складывать вещи в сумку. – Максимум – кафешка. Хорошо бы, а то до ближайшей сорок минут топать. Будет, где культурно время провести. А то вечно в бункере сидим! Хотя я его и люблю.
– Погоди, – мама скрестила руки на груди и насторожилась. – Где время провести?
– На даче, мама. На да-че!
С этими словами я бодро застегнул молнию и, аккуратно подвинув остолбеневшую маму, выставил сумку в коридор.
– А что у нас на обед?
Я довольно потер руки, но мама неожиданно взвилась.
– Какой обед?! Какая дача?! Мы едем в Турцию! Я только что оплатила путевку на двоих!
– Мы это не обсуждали.
Я решительно двинулся на кухню: разногласия между мной и мамой – неотъемлемая часть нашего существования, но обед никто не отменял. Мама поспешила следом.
– Гера, это ни в какие ворота не лезет! – возмущалась она, пока я разглядывал пустой холодильник. – Я беру отпуск на две недели, бросаю салон на эту идиотку Ирочку, а ты даже бровью не ведешь!
– Я не просил тебя бросать идиотку Ирочку, – сказал я, захлопнув холодильник чуть громче, чем следовало.
И зачем я в него заглядывал?! С самого апреля, как бабушка укатила на дачу, его можно выдвигать на конкурс «Самый бесполезный прибор в квартире». И он победит. Потому что, кроме нескольких пучков травы, которую мама считает едой, в нем ничего не появляется.
– Слушай, – осененный прекрасной идеей, я заглянул в разгневанное мамино лицо, – а возьми ее с собой вместо меня?
– Кого? – оторопела она.
– Ирочку свою. Вам пойдет на пользу узнать друг друга получше.
К счастью в морозилке нашлась пачка пельменей, и я поставил на огонь кастрюльку с водой.
– Согласись, что она будет тебе лучшей компанией, чем я. А я поеду на дачу. Я так решил. И точка.
Мама поджала губы и уставилась в окно, за которым зелеными шторами колыхались ветви березы с сочными молодыми листьями. Я бросил в закипевшую воду ложку соли.
– Упрямый, как твой отец! – с отчаяньем в голосе произнесла мама и опустилась на табуретку.
И я понял, что она сдалась. Потому что, если она начинает сравнивать меня с отцом, то, как обычно, в самом невыгодном свете. А это означает, что у мамы больше не осталось аргументов, и она проиграла.
– Точно не поедешь? – забросила она крючок в последний раз безо всякой надежды в голосе.
– Железно! – Один за другим я побросал пельмени в воду.
От кастрюли валил пар, пельмени всплыли белыми брюшками. Я убавил огонь.
– И далась же тебе эта дача! – мама схватила со стола пачку Мальборо, прикурила, нервно затянулась. – А ведь я хотела с тобой кое-что обсудить.
