Я – патриот Земли. Для меня не имеет значения, в каком месте на ее поверхности живет тот или иной человек. Мне не приятны игрища властолюбивых политиков и мне наплевать, в каких отношениях находятся наши с тобой страны. Мы все люди, человечество один биологический вид. Мы населяем самую лучшую из известных нам планет – Землю. Мы одни из тысячи световых лет вокруг. Ресурсы этой синей точки – все, что у нас есть. Я не вижу важности в том, кто владеет каким-либо кусочком этой планеты, если мы уничтожим ее ядерным взрывом или просто израсходуем все жизненно важные запасы, пытаясь доказать свою мнимую правоту. Я люблю свой дом – свою планету Земля.
Жак Фреско
10 марта
Утро начиналось, как обычно. Я позавтракала яичницей и выпила чашку кофе. Не без сожаления я посмотрела на свои истощающиеся запасы чая и кофе, припрятанные в шкафу – логистические цепочки поставок из Бразилии, Вьетнама, Колумбии, Шри-Ланки и Индии уже разорваны из-за постоянных землетрясений и наводнений. Остатки кофе и чая в супермаркетах выросли в цене и стали многим не по карману.
После завтрака, обязательный каждодневный ритуал – я вышла на балкон (живу я в девятиэтажке на девятом этаже) и начала улавливать настроение погоды. Я взглянула на небо, протянула руки вперед и стала водить ими по воздуху, в очередной раз удивляясь, что март может быть таким теплым. Потом мой пытливый взгляд скользнул вниз – к прохожим и к их нарядам. Все они были одеты довольно легко, в ненавязчивые легкие кофточки и футболки, в летние джинсы или бриджи – именно так одевались мы раньше в начале мая. Раньше… много лет назад, когда март был еще снежным и морозным, а апрель – промозгло-слякотным и деликатно пробуждающим почки на спящих деревьях.
Я зашла в зал, распахнула шкаф и достала оттуда вязаный кардиган, сшитый из ярких разноцветных нитей, песочную футболку и черные джинсы. Облачившись во все это, захлопнула дверцы шкафа и уже собралась идти в коридор, как вдруг почувствовала легкую вибрацию стен. Потом задрожала люстра и, будто в фильме ужасов, стали сами по себе открываться дверцы шкафов – оттуда вывалилась часть одежды, которая лежала на краю ровными стопками. Я от страха села на пол и обняла руками свое массивное зеленое кресло. Но потом все так же резко стихло. Я еще пару минут продолжала с изумлением смотреть на распахнутые дверцы, а когда самообладание ко мне вернулось, я поспешила на лестничную площадку. У меня были кое-какие подозрения насчет того, что произошло, но я чувствовала себя глупым дилетантом, и мне хотелось узнать мнение профессионала.
Постучав в дверь своей соседки, я прислушалась. Да, она была еще дома – в коридоре слышалась возня и тихое бормотание. Спустя несколько секунд дверь открылась и на пороге предстала Марина.
– Начинается? – всего лишь одно слово проронила я, но она прекрасно поняла меня и кивнула головой.
– Да, Вера… это было землетрясение, – моя соседка произнесла вслух это страшное слово, которое тут же вызвало у меня дрожь в теле. Она схватила ключи с тумбочки, вышла на площадку и закрыла дверь. Потом снова подняла на меня свои умные серые глаза и сказала угрюмо: – Пошли на работу. Через месяц, скорее всего, мы уже не будем работать, но… – она резко смолкла и вздохнула. Она не смогла подобрать нужные слова в этой ситуации, да и никто не смог бы.
Я по привычке подошла к лифту, но она тут же покачала головой и строго сказала:
– Теперь никаких лифтов, только лестница.
– Это какое было землетрясение? – спросила я, пока мы торопливо сбегали по ступенькам к выходу. Толчки могли повториться, но на этот раз сильнее. Теперь мы были полностью во власти природы.
– Не более двух баллов, – без промедления заявила Марина и добавила: – Уверена, что на первых этажах его даже не почувствовали.
Выбежав на улицу, я ожидала увидеть толпу испуганных людей, панику, хаос и крики, но внешне все по-прежнему оставалось неизменным: по дорогам колесил городской транспорт, на автобусной остановке люди с сонными лицами высматривали вдали свой маршрут, щуря глаза. Рядом с нашим домом находился детский сад – мамаши спокойно вели своих детей за руку к парадному крыльцу, где их ждали воспитатели. Возле сигаретного ларька толпились люди, мечтающие выкурить сигарету перед работой. Юная девушка в умопомрачительном персиковом платье, стояла у продуктового магазина и жевала зеленое яблоко, а напротив нее, у стен химчистки таксист с сигаретой в зубах, высунувшись из окошка своего автомобиля, пожирал ее глазами. Рядом с нашим подъездом дама с высокой прической непринужденно выгуливала белого пуделя.
Я с удивлением посмотрела на Марину.
– Запомни все это, – произнесла многозначительно она и прибавила: – Последние картины нашей безмятежной жизни…
Мы пожелали друг другу удачи и разошлись в разные стороны. До моей работы было рукой подать, так что можно было пройтись пешком, а Марина поспешила на остановку – ей нужно было в другой конец города. Она работала геофизиком в правительственной научно-исследовательской организации и много раз выезжала в экспедиции в те места, где вулканы проявляли подозрительную активность.
На улице хозяйничала весна – она настойчиво позвала вместо марта месяц май (она уже давно так делала, плутовка!) и приступила к выполнению своих священных обязанностей: на деревьях распустились листья – юные и светло-зеленые, и сирень не дремлет – посмотрев на утреннее солнце, пробуждается, раскрывая свои маленькие фиолетовые цветы, а на клумбах пестреют алым пламенем красные тюльпаны. Между ними жемчужным перламутром светятся колокольчики, которые слегка подрагивают от легкого ветра.
Но в это утро я не смотрела на пробуждение растений; семеня неуклюжими шагами в сторону работы, я рассеянно наблюдала за семнадцатиэтажным жилым зданием – единственным исполином в нашем районе. Марина ранее говорила мне, что при первых вибрациях, предупреждающих о начале толчков, именно по высоткам станет заметно – они начнут дрожать и раскачиваться. Когда я приблизилась к этому дому, то увидела на балконе второго этажа женщину, которая с аппетитом что-то ела из тарелки и глазела на прохожих. Этажом выше, в нарядном окне, украшенном белыми кружевными занавесками, я разглядела пожилого мужчину в синей футболке. Он возился с комнатным цветком – отодвинув небрежно растение в сторону, он распахнул створку и высунулся в окно, затем зажег сигарету и с упоением сделал затяжку. Еще выше – на четвертом, девочка лет десяти на подоконнике читала книгу. У нее были длинные русые волосы и светло-розовая пижама. Школьных каникул не было: вероятно она устроила бойкот и заверила мать в том, что у нее пищевое отравление. Со мной такое было пару раз – я притворялась больной, для пущей достоверности все время бегала в туалет и воспроизводила соответствующие звуки, которые должны были убедить мать в том, что меня жутко тошнит. И мать каждый раз верила мне, лезла в аптечку, доставала сорбенты; а я, стоило мне выпроводить ее за дверь на работу, тут же с радостью принималась скакать по квартире и начинала строить грандиозные планы – день свободы, такой выстраданный и вырванный у скучного системного распорядка школы, не должен был пройти напрасно. Сначала я с упоением копалась в маминой тетради, где были заботливо записаны кулинарные рецепты, находила какое-нибудь незамысловатое блюдо, пыталась воспроизвести его, но оно, как обычно, горелое и пересоленное, отправлялось безжалостно в мусорное ведро. Провал на кухне меня совсем не расстраивал: я переключалась на еще более интересное занятие – на исследование маминой косметики и бижутерии. Примерив перед зеркалом мамины вещи, включая ее туфли на высоком каблуке, я протестировала на своем юном розовощеком лице все палитры маминых теней, все помады и карандаши. А потом было еще более увлекательное событие – копание в библиотеке. Я разыскивала книгу по душе и вот так же, как эта русоволосая девочка, садилась на подоконник и читала.
