Десять лет назад. Кампус Хиллбрукского университета, штат Нью-Йорк
– У нее был с-секс с Картером.
Марни Прайс запнулась на этом слове. Она не могла вот так запросто говорить о сексе и, по иронии судьбы, только благодаря влиянию Джины за последний год вообще смогла обсуждать эту тему.
Марни не знала, кого винить больше, – Джину, которую считала своей подругой, или брата Картера, помолвленного с другой девушкой, но не устоявшего перед соблазном. Его предательство глубоко ранило Марни, и она никак не могла с этим смириться.
Риз погладила ее по голове. Хозяйка дома, в котором они жили, и ее подруга, она была для Марни как старшая сестра. Уж она-то, по крайней мере, должна понять…
– Мне кажется, мы не все знаем, – начала Риз.
В свое время именно то, что Риз пригласила Марни жить вместе с ней, дало ее родным уверенность в том, что дочь будет под надежным присмотром в этом большом и развращенном мире. Это стало единственной причиной, почему они разрешили Марни поступать в Хиллбрукский университет. И именно поэтому попытку Риз оправдать Джину она восприняла, как нож в спину.
– Мне и так все ясно. Как Джина могла? Она соблазнила моего брата, воспользовалась им. Она считает, что можно вот так спать с кем хочешь?
– Картер взрослый парень, он сам отвечает за свои поступки.
Марни не могла поверить в то, что виноват Картер. Они выросли вместе, с одинаковыми представлениями о том, что хорошо и что плохо. Секс возможен только в браке. Нужно хранить себя для будущего супруга. Но он нарушил это основополагающее правило, а значит, предал не только свою невесту, но и свои убеждения. Он поступил, как последний ли цемер.
У Марни сжималось сердце, когда она думала о своей лучшей подруге, весь последний год мечтавшей о красивой свадьбе и замечательной совместной жизни с Картером. Теперь сердце Мисси будет разбито.
Взгляд Джины на секс, как на своеобразный спорт для здоровья, всегда вызывал у Марни чувство неловкости. Однако было что-то привлекательное в ее жизнелюбии и раскрепощенности, хотя и не настолько, чтобы Марни отказалась от своих взглядов. Впрочем, Джина никогда не пыталась сбить ее с пути истинного.
– Нет, Картер порядочный человек. – В этом Марни не сомневалась. Последние пять лет, после смерти отца, брат немного перебарщивал в своем желании опекать ее, но в остальном он полностью соответствовал определению «хороший человек». В последнее время он даже начал признавать тот факт, что Марни уже не ребенок, а на прошлой неделе вдруг даже согласился отпустить ее летом в поход.
Риз покачала головой:
– Ты не можешь обвинять только Джину. Виноваты всегда двое.
Марни стряхнула ее руку с плеча.
– Ты ее защищаешь? Ты на ее стороне?
– Я не на чьей стороне, Марни. Не забывай, что Джина твоя подруга…
– Не знаю, чья она подруга. Настоящая подруга оставила бы моего брата в покое. Настоящая подруга не стала бы вредить тем, кто мне дорог, только ради собственного удовольствия.
– Не думаю, что Джина хотела обидеть тебя.
– Тогда зачем она мне все рассказала? Кто так поступает? Друзья? Мне не нужны бесстыжие подружки, которые прыгают в постель к едва знакомым мужчинам.
Щеки Риз покраснели, ее рука нервно теребила подвеску, спрятанную под рубашкой. Откашлявшись, она начала:
– Марни, вспомни, как мы говорили о том, что иногда ты судишь слишком строго…
– Извини, Риз, но в мире есть добро и зло. Картер тоже не прав, но Джина в очередной раз доказала, что ничем не лучше обыкновенной шлюхи! – Последнее слово Марни выкрикнула особенно громко, прекрасно понимая, что ее голос, прокатившись по холлу красивого домика Риз, донесется наверх до комнаты Джины. – Это еще раз подтверждает, что ей плевать на всех, кроме нее самой.
– Марни… – начала Риз.
Молча отмахнувшись от нее, Марни взяла бокал с шампанским, которое за весь вечер даже не пригубила. Она осушила его тремя большими глотками и, не обращая внимания на удивленный возглас подруги, взяла бутылку и снова наполнила бокал.
– Думаю, я это заслужила, – сказала она. Потом взяла себя в руки и поставила бокал на стол. Ее мать никогда не допускала употребления алкоголя в доме, и до приезда в Хиллбрук Марни ни разу даже не пробовала его. Еще одно доказательство того, как она изменилась под влиянием университетских подруг. Хотя, возможно, эти изменения были не к лучшему.
Заслышав шаги, она повернулась и увидела Кэсси.
– Джина сказала, что мы поговорим об этом завтра, – объявила Кэсси, как всегда погруженная в свои мысли.
Обычно Марни воспринимала неспособность австралийки улавливать ситуацию как милое чудачество, но сегодня это разозлило ее.
– Нам больше не о чем разговаривать, Кэс.
– Я не понимаю.
– Тогда я тебе объясню. Я больше никогда не буду разговаривать с Джиной Каррингтон.
– Почему?
– Потому что Джина эгоистичная потаскушка, которой на всех наплевать. Могу поклясться, она даже не подумала о том, что будет с Мисси.
Кэсси кивнула:
– Да, это маловероятно, учитывая, что она даже незнакома с Мисси.
– Она знала, что у Картера есть невеста.
– Так же, как и Картер. Я не понимаю, почему ты обвиняешь Джину в том, что сделал Картер. Он решил изменить невесте, а значит, не важно, с кем он изменил ей.
Марни чуть не вцепилась ей в волосы.
– Так ты тоже за нее? Вот так подруги!
– Марни, мы хорошие подруги, – осторожно начала Риз, – но вы с Джиной обе…
Кэсси кивнула:
– И это довольно трудно, когда ты так реагируешь.
Риз положила ей руку на плечо:
– Кэс, давай я с этим разберусь, ладно?
Это была последняя капля.
– Нечего тут разбираться. Мисси – моя подруга с самого детства. Она мне как сестра. И она заслуживает того, чтобы я ее поддержала, потому что именно так поступают настоящие подруги. Настоящие подруги не станут соблазнять твоего брата, и не ищут предлогов, чтобы оправдать женщин, которые так делают. Если вы обе этого не понимаете, то я больше не хочу с вами дружить.
На последних словах голос Марни сломался, и она побежала в свою комнату, чтобы там разрыдаться.
Так не должно быть. Марни лежала на кровати, глядя в потолок, и слезы жгли ее глаза. Это я во всем виновата.
В Саванне все в один голос уверяли ее, что это плохая идея. Может, они были правы. Может, ей стоило просто пойти в Симмонс-колледж, как делали все женщины в ее семье. В Хиллбрук она поступила только из вежливости – их представитель, приезжавший к ним в школу, был очень настойчив. К тому же ее самолюбию льстило, что университет так заинтересован в ней.
Картер возражал, мама очень расстроилась, а ее бойфренд впал в ужас от одной мысли. Приезд сюда стал первым актом неповиновения в ее жизни.
