– После смерти я хочу стать воздухом. Быть везде, все видеть, все знать… Я бы могла облететь весь мир, и никто бы меня не остановил. Никто бы не смог просто взять и запереть меня, ведь я проскользну даже в самые маленькие щели.
Рэй засмеялся и опустил книгу, которую читал. Мы сидели в лесу под кроной ивы – в нашем убежище. Здесь никто не мог нас потревожить, и у нас было время. Время…
– Значит, теперь воздухом? Помнится, только недавно ты говорила, что станешь деревом.
Я легонько толкнула его в плечо, а потом подсела ближе, уткнувшись носом ему в грудь. Конечно, он прав. Даже если Иннис когда-то и был полон чудес и люди после смерти становились чем-то иным, сейчас это уже не имело значения. Наш мир сильно изменился и уже не сравнится с тем волшебным Иннисом, который описан в древних книгах. А может, он всегда был таким. Может, все это просто выдумки, а я – всего лишь глупая мечтательница. Но я отчаянно не хотела с этим соглашаться. Да и как я могла? Если деревья – это просто деревья, почему я понимаю их лучше, чем людей?
«Поторопись», – шептал мне лес. Нависавшие над нами ветви ивы зашумели от прикосновения ветра, и я невольно поморщилась. Времени оставалось мало, а возвращаться так не хотелось. Я еще сильнее прижалась к Рэю, стараясь впитать частичку него, которая поможет дождаться следующей встречи. Поправляя одеяло, Рэй укрыл меня, оставив снаружи только голову. Его губы – такие мягкие и теплые – прильнули к моему лбу.
– Ты слишком часто думаешь о смерти, – сказал он.
Я покачала головой.
– Мне просто нравятся старые истории. Ты ведь сам рассказывал их мне, помнишь? Когда мы были маленькими.
– Лия, они были в книге сказок. Никто уже не верит во все это.
– Я верю.
Рэй улыбнулся.
– Хорошо, тогда и я верю. Но нас только двое.
– Правда не перестает быть правдой от того, что в нее верят только двое. Она остается правдой, даже если в нее никто не верит.
Рэй посмотрел на меня так, как умеет только он – насмешливо, но при этом восхищенно. Он потянулся ко мне, но укрывавший нас занавес из ивовых листьев зашумел еще громче. Рэй, как будто в самом деле услышав их тревожный шепот, нерешительно замер и посмотрел на меня. Я кивнула. Он вздохнул и встал.
– Если я стану деревом, то пусть это будет сосна, – сказал он. – Может, так я смогу проводить с тобой больше времени.
Он подмигнул и потянул меня за руку. Мы побежали через лес, стараясь обогнать садившееся солнце.
Я так давно его не видела, что все вокруг наталкивает на мысли о нем. Я вспоминаю, какими мы были в двенадцать лет. Вернее, мне было двенадцать. Рэй старше меня, но я все время забываю об этом. Я даже не знаю, на сколько именно он старше. Как-то странно, что я никогда об этом не спрашивала. Наверное, рядом с ним мне не было дела до таких мелочей. Это сейчас у меня так много времени, что я просто слушаю тиканье часов, и с каждым движением стрелки в голове становится все больше сомнений. Но тогда… Тогда были другие вопросы, и Рэй с готовностью на них отвечал.
– Ты не боишься упасть?
Рэй сидел на ветке сосны, которая растет под моим окном. С каждым разом он карабкался быстрее, увереннее. Ему нравилось, что я смотрю.
– Нет, – он мотал головой. – Я ничего не боюсь.
Сосна покачивалась, ветка слегка подрагивала под его весом. Было темно. Моя свеча едва освещала его лицо, и я боялась. Боялась, что ветер задует огонек. Боялась, что Вульфус проснется посреди ночи и решит выйти в сад. Боялась, что часовые выдадут Рэя, и его накажут. Неизвестно, чем он их подкупил, – Рэй не говорил, только смеялся. Я боялась, что он сорвется и больше никогда не поднимется ко мне.
– А если упадешь?
– Не упаду.
– А если все-таки упадешь?
Рэй пожимал плечами.
– Может, и упаду, но что с того, Лия? Что с того?
Он приходил почти каждую ночь и ни разу не упал.
В углу на потолке появилось желтое пятно. Возможно, оно всегда там было, просто ему потребовалось время, чтобы привлечь, наконец, мое внимание. Теперь я смотрю на него каждый день и пытаюсь понять, как быстро оно растет. Если провести невидимую линию от его границ до пола, то шкаф легко поместится за ней. Раньше невидимая линия натыкалась на покривившуюся незакрывающуюся дверцу. Когда это было? Неделю назад? Или две?
Наверное, эти часы сломались. Они смеются надо мной. Стрелки лишь хихикают и не двигаются с места.
Мне было шестнадцать, а Рэю немного больше. В то время Вульфус еще разрешал нам гулять по особняку, если мы не ждали гостей. Даже позволял выходить в сад, но только под присмотром часовых.
Как я все это любила! Дом, в котором пахло свежей краской, пыльными книгами, мамиными цветочными духами и кожаным плащом Вульфуса. В коридорах царила особенная тишина – эхо ловило и разносило по дому каждый наш шаг, каждое слово. Сдавленный смех – Рэй прижимает палец к губам. Мы замираем и прислушиваемся – кажется, Вульфус разозлился и ищет нас, – а мы уже в саду, где можно снять ненавистные туфли, которые и так постоянно соскальзывают, можно бегать, прятаться, нюхать цветы, брызгать друг на друга водой из фонтана. Можно незаметно исчезнуть, а потом выпрыгнуть из засады и напугать его. Рэй громко рассмеется и обнимет. Только ради этого и стоило все затевать.
Мне нравилось бежать по заднему двору, заходить в курятник. Рэй морщился от запаха, но все равно шел со мной. Я любила смотреть на этих птиц. Там было по-женски тепло и немного сонно – петухов Ависы не держали. Курочки были маленькие, с большими подвижными глазами. Мама часто заходила туда и долго сидела с ними, иногда проводила там целые вечера. Она сама ухаживала за ними и кормила. Вульфус ужасно злился на это, говорил что пора избавится от «чертовых кур», что маме не подабает с ними возится. Мама возражала, и они снова ругались. Они вообще постоянно ругались.
Рядом с курятником был загон с элатрами – самыми красивыми животными на всем Иннисе. Мы с Рэем часто бегали туда, приносили им воды или яблок из кухни. Чем старше мы становились, тем труднее было просунуть руку через решетку, но иногда Рэю удавалось выкрасть ключи, и тогда мы устраивали для них целый пир. Они радовались. Смешно дергали заостренными ушами и покачивали хвостами.
Мы садились в дальней беседке или просто ложились на траву. Солнце, отражаясь в золотой калитке, слепило глаза. Мы разговаривали.
– Что за этими воротами?
– Город.
– А за городом?
– Другие города… И леса…
– А за ними?
– Море.
– А за морем?
Рэй пожимал плечами.
– Ничего. Там все заканчивается.
Часовой смотрел безучастно, как будто не видя нас, но сам не упускал ни одного движения. Мама все чаще стала выходить с нами, постоянно подзывала меня по дурацким причинам, отвлекала… А у меня было так мало времени. Мне нужно было надышаться им, запомнить звук его голоса и тепло ладони так, чтобы хватило на всю жизнь.
