Корабль «Последняя Валькирия» был не настолько величествен, как последняя водительница во плоти. Храбрая, решительная и до жути могущественная в своих изрезанных мечами доспехах, последняя живая валькирия пала столетия назад. За это время случилось многое. Два великих народа, тонущие в кровавом море сражений, наконец завершили вражду. И не потому, что определился победитель, а потому, что потомки великих воинов уже забыли многое.
Они забыли своих Богов.
«Последняя Валькирия» не спеша, но настойчиво покачивалась на волнах Алого моря. Скрип старой мачты выворачивал слух несчастного мужчины, пока морская болезнь выпоражнивала его желудок прямо в грязные воды.
Очередной скрип.
Вальяжный наклон судна.
И новый булькающий звук покинул утробу бедолаги.
– На кой китовый ус мы взяли этого доходягу? – Один из матросов, чей возраст трудно было определить под съеденной солнцем и солью кожей, драил палубу и косо смотрел на мужчину, которой выворачивал свой желудок морю. – Он мне всю палубу загадит!
– Кхех. – Боцман стоял возле ящиков и раскуривал свою старинную трубку.
Поговаривают, что ему она досталась от самого короля Драконьего острова. Но вся команда «Валькирии», конечно, не верит в эти бредни. Нынешний король драконьего острова не высовывается из своих золотых чертогов. И он не мог бы просто взять и подарить старому морскому волку какую-то причудливую трубку.
Это, конечно, все бред.
– Не ссы, Трюггви, – пробормотал, заглушая свои слова косматой бородой, боцман. Он раскурил табак и выпустил колечко дыма. – У нас есть пассажиры и потревожнее.
Трюггви тут же прекратил скрести шваброй по дереву палубы. Нахмурил редкие брови. Посмотрел на боцмана с явным сомнением. Тот не один раз его разыгрывал, после заливаясь смехом до мокрых портков.
– Да? И кто ж?
– А вон она. – Боцман ткнул дымящей трубкой по другую сторону палубы, – снова сидит и точит свой странный меч. Я ей говорю, от него толку не будет. Сталь износилась, да и эфес уже не уравновешивает, а она молчит, сопит и даже на меня не смотрит.
– Ну и пускай молчит. Что тебя тревожит, ежели меч все равно не пригоден? К тому же девка. Куда ей против матросни?
Трюггви хмуро покосился на незнакомку. Хоть речи его и были смелы, однако внешний вид женщины нагонял какое-то напряжение и тревогу. Может, боцман в чем-то и прав.
– А тем и тревожит. – Молчание. Новое колечко дыма, но уже не круглое, ломаное. – Ты слышал, что она постоянно бормочет под нос?
– Нет.
– Идём, – боцман решительно зашагал в сторону незнакомки.
Матрос тяжело сглотнул, однако нерешительно засеменил следом за товарищем.
– Может, ну её?
– Не ссы, мужик, мы просто пройдём мимо. А ты прислушайся, что она поёт.
– Поёт?
Не успел Трюггви удивиться словам боцмана, как они уже поравнялись с женщиной. Та сидела на низком деревянном ящике, закутанная в тёмную ткань плаща. Глубокий капюшон наглухо скрывал её лицо.
Трюггви не успел продолжить свой вопрос, как до его ушей донеслись до боли знакомые и пугающие одновременно слова. Он застыл в изумлении, уставился в два выцветших глаза на странницу. Под скрежет металла о точильный камень зазвучал тихий женский голос:
На чужих берегах
Под струпьями снега.
В мертвых глазах
Нет больше гнева.
Изломаны крылья,
Сожжены молитвы.
Кому же нужны
Все эти битвы?
Вождям звериным,
Забытым Богам?
Последней валькирии?
Уж точно не нам!
Не мертвецам!
Не мертвецам!
Матрос заслушался словами забытой песни. Старой песни. Песни, что сопровождала смелых до безумия воинов на войну. Но те битвы уже забыты, и слова песни почти умерли под солью буйных волн времени.
Тень Трюггви нависла над хрупкой фигурой женщины. Лязг прекратился. Слова стихли. Женщина подняла лицо. В морщинистое лицо матроса впились, словно иглы морского ежа, голубые волчьи глаза. Старик отшатнулся назад, налетев на удивлённого боцмана. Женщина вновь отвернулась и продолжила молча ласкать свой сломаный меч. Боцман быстро, чуть ли не волоком, оттащил Трюггви в сторону, дабы избежать неловкости. Та девка много заплатила, чтобы её взяли пассажиром на корабль.
– Ты с ума сошёл?
– Ты видел, Скегги? Видел её шрамы на лице? – Трюггви вцепился в одежду боцмана мёртвой хваткой.
Тот с трудом оторвал от себя сухие пальцы матроса.
– Видел. Четыре вертикальных пореза. – Кольцо табачного дыма вновь получилось кривовато. – Как след от когтей.
– Но не волчих, – голос Трюггви звучал все ещё взволнованно. Нижняя губа дрожала.
– Не волчих, – согласился боцман.
– Шрам старый, жуткий и рваный.
Минутная тишина.
– Драконий! – в два голоса сказали моряки.
– А мы к ним держим путь, – у Трюггви задёргался уголок глаза.
– Да ну, ты брось! Мы с ними столько лет и зим торгуем! Они нас не тронут!
– Не тронут, – повторил, как под действием белены, матрос.
Они оба уставились в синюю мрачную даль Алого моря. И долго ещё дымок из резной трубки боцмана не мог обрести форму идеального круга.
Алое море получило свое название три сотни лет назад. Тогда оно носило имя одной из дочерей богов Северного народа. Но после самого продолжительного и жестокого сражения между крылатыми воинами-драконами и лютыми человековолками ледяные воды моря окрасились в алый цвет. И с тех пор никакое северное течение не может смыть кровь мертвецов из волн моря, разделяющее два извечно враждующих народа. Не только название сменили воды, из них ушло спокойствие. Из самых тёмных глубин подводного мира поднялись кракены и стали нападать на торговые судна. Их нападения были хаотичны, ни один заядлый морской волк не мог объяснить причину, по которой монстр выбирает себе жертву.
На борту «Последней Валькирии» были только Волки. Их белесые волосы и голубые глаза разительно отличались от народа королевства, куда спешил торговый корабль. Драконьи люди были выше ростом и стройнее мощной мускулистой комплекции человековолков. Кожа у них отливала золотом, как и цвет их волос, блестящая чешуя серебрилась местами на коже. Глаза же были залиты янтарем. Очень редко встречались особи с изумрудным взглядом. Посмотришь на них – вылитый дракон. Вот только очень давно никто не видел их в ипостаси летающего чудовища.
Скегги стоял на палубе, периодически чихвостя матросов отменными ругательствами. А краем глаза следил за незнакомкой с безобразным шрамом, рассекающий ей лоб и всю щеку. Как при таком ударе противника она не потеряла глаз, оставалось загадкой. Женщина долго и усердно затачивала старый меч. Когда закончила, скрылась в каюте. Но песню женщина больше не напевала. Боцмана она все больше тревожила. Краем глаза он заметил движение. Может, это был проныра матрос. Вот только это что-то двигалось за бортом «Валькирии». Когда осознание происходящего достигло Скегги, он во всю свою хриплую глотку закричал:
