- Татьяна Алексеевна! Татьяна Алексеевна!
Пронзительный стремительно приближающийся голос завуча врезался в ее сонный, чуть болезненный и слегка похмельный мирок подобно работающей на высоких оборотах бензопиле, и уборщица, умостив руку с тряпкой на широких перилах, поморщилась недовольно и в то же время предвкушающе. Люди с такими отвратительными голосами вне всяких сомнений были некогда посланы на землю в качестве наказания Божьего за грехи, как-то чрезмерно сильно растянувшегося во времени, и существовали они исключительно для того, чтобы рушить чьи-то уютные мирки своими воплями, причем появлялись они, как правило, предельно некстати. Татьяна Алексеевна в этом отношении была в некотором роде исключением. Голос завуча слышать не хотелось никогда, особенно с утра. А вот само присутствие завуча сегодня было бы очень кстати, и уборщица не отвечала, дожидаясь, пока та подойдет поближе.
- Татьяна Алексеевна! Вы меня слышите?!
Она медленно обернулась, моргая навстречу катящейся к лестнице под аккомпанемент громкого цокота собственных каблуков монументальной особе возрастом под пятьдесят в терракотовом брючном костюме и коричневом кожаном плаще нараспашку, развевающемся за ней, словно мантия. Темные волосы особы были собраны в гигантский узел почти на макушке, густо накрашенные глаза казались черными дырами, а тонкие губы, прорисованные далеко за границей, чтобы придать им объема, некрасиво распялились, демонстрируя отличную стоматологическую работу.
- Ась? – сказала уборщица, и завуч раздраженно подошла еще ближе, заполнив все вокруг тяжелым мускусно-розовым ароматом своего парфюма, от которого Татьяну Алексеевну немедленно затошнило.
- Татьяна Алексеевна, вы опять опоздали?! Вы должны уже заканчивать уборку, а второй этаж еще не помыт! Скоро придут дети! Вы будете мешать и им, и преподавателям!
- Автобуса не было, - примирительно поведала уборщица, уводя взгляд провернувшихся молочной белизной глаз в район выреза пиджака завуча, где блестела широкая золотая цепь. – От нас же только на нем и уедешь в такую рань, вот и вышло, что припоздала. А погода ж – видели, какой дождь! У нас же для транспорта – как дождь, так конец света!
- Вы пили? – с подозрением осведомилась завуч, придвигаясь еще плотнее, и Татьяна Алексеевна затрясла головой, выпуская из-под красноватого, слегка отекшего лица пухлощекую физиономию с длинной щелью рта, который немедленно широко распахнулся, далеко вывернув провисшую, словно гамак, нижнюю губу. Ее глаза разъехались в стороны, одновременно сильно сместившись к челюстям, обогнав даже нос, от которого остались лишь два скромных отверстия, и длинный тройной язычок зазмеился в воздухе, мельтеша туда-сюда и словно пытаясь подталкивать устремившиеся к ней от завуча реденькие серебристо-сизые бесплотные нити.
- Ни боже ж мой, Галина Львовна! Только чаек! Я ж вам говорила – я этим делом давно не балуюсь! Я свое место ценю!
- Тогда работайте, пожалуйста, активнее! – недовольно посоветовала завуч. – И протирайте все поверхности, а не выборочно!
- Это когда ж я такое делала?
- Вам напомнить?! Кстати, вы в пятницу вечером протирали большое зеркало в учительской?
- Ну а как же! – возмутилась уборщица.
- Тогда где оно? В учительской его нет.
- Э-э, - Татьяна Алексеевна задумчиво поправила косынку, - кажись, я протирала его в четверг, а не в пятницу.
- Татьяна Алексеевна, сколько раз вам говорить, что зеркала надо протирать каждый день?! – вскипела Галина Львовна. – Во-первых, пыль, во-вторых, зеркала впитывают слишком много отрицательной энергетики, и ее надо смахивать!
- Так вроде на моющих, которые мне выдают, не написано ничего про энергетику, - удивилась уборщица. – Подействует? Или специальное какое надо? Может, святой водой лучше? Или батюшку пригласить?
- Не заговаривайте мне зубы! – прошипела завуч. – Где зеркало?!
- Так откуда ж мне знать, Галина Львовна – огроменное ж зеркало, мне его и не утащить! – Татьяна Алексеевна продемонстрировала ей свои руки в рукавах форменного халата, которые, провернутые, могли без труда утащить и зеркало, и саму Галину Львовну, и даже ее кокетливый красненький «мини-купер» – и зашвырнуть всех троих куда подальше, о чем Галина Львовна, впрочем, вряд ли когда-либо узнает. – Наверное, детишки балуются.
- Когда вечером в пятницу я уходила, зеркало еще было, а детишек в это время тут уже не бывает, - завуч раздраженно отмахнулась. – Ладно, спрошу у завхоза… Кстати, вы не видели Георгия Геннадьевича? Машина его здесь, а кабинет заперт, не могу его найти.
- Не видала. В буфете, может? Он, вроде, не приезжает так рано.
- Ну да, странно… Но машина же стоит. Ладно, - Галина Львовна отступила вместе со своим удушливым парфюмом, и Татьяна Алексеевна, натянув маску, подняла голову, старательно дыша и глядя на унизанные золотыми кольцами пухлые пальцы завуча, потиравшие лоб. – Голова что-то разболелась… Дома, вроде, нормально было – как сюда приду, так то и дело… Протирайте зеркала постоянно, Татьяна Алексеевна, я вам говорю! – от них все подобное!
- Да, может на погоду просто, Галина Львовна, знаете, с возрастом…
- Какой еще возраст?! – немедленно разозлилась завуч. – Да я вдвое моложе вас! Убирайте быстрее! Когда я найду зеркало, то скажу вам! И если вы завтра снова опоздаете, я пожалуюсь Георгию Геннадьевичу! То, что здесь преподает ваша дочь, совершенно не дает вам права приходить, когда вздумается!
Она яростно застучала каблуками прочь, и уборщица, поболтав ей вслед длинным извивающимся языком и прихватив из завуча еще чуток, торопливо завозила тряпкой по перилам, потом поднялась на второй этаж и начала натирать шваброй и без того чистейший узорчатый коридор. Добравшись до небольшого полузала, в который выходил директорский кабинет, Татьяна Алексеевна, проехав со шваброй мимо тяжелой темной двери, вдруг резко остановилась и повернула голову, потом, оглядевшись, провернулась и потянула носом. Повела головой по сторонам, потом подошла к двери вплотную и, почти уткнувшись лицом в стык между дверью и косяком, снова нюхнула, потом потянула дверь, но та не поддалась. На стук никто не ответил. Она машинально потерла рукавом халата украшенную литьем ручку, потом бросила швабру и пошла искать завхоза.
Завхоз обнаружился в столовой – раздвинув лестницу неподалеку от стеллажа, где гремела посудой сонная раздатчица, он, забравшись на верхнюю ступеньку, стучал ногтем по одной из светодиодных ламп, оценивающе щурясь. Уборщица, задрав голову, сказала:
- Степаныч! А, Степаныч!
Завхоз неохотно перенес свое внимание с лампы на Татьяну Алексеевну и вопросительно приподнял брови.
