Несмотря на то, что начало мая в Волжанске выдалось даже более теплым, чем обычно, тротуары еще не просохли после вчерашней всесметающей грозы, и человек, неторопливо шествовавший по одной из центральных улиц, старательно обходил бесчисленные лужи, держась подальше от дороги, где луж тоже было предостаточно, и из-под колес проносящихся машин щедро летели грязные брызги. Прохожих на улице сейчас было немного – время обеденной толчеи уже прошло, и в городе наступило относительное рабочее затишье. Идущий рассеянно смотрел сквозь них, казалось, совершенно ничем не интересуясь, но эта рассеянность была обманчивой – его светло-синие глаза за стеклами изящных очков с привычной сноровкой подмечали малейшие детали всего, что происходило вокруг, и когда неподалеку хрупкая девица начала кое-как затаскивать в подошедший троллейбус массивную коляску, вдвое больше ее самой, человек мгновенно изменил маршрут и, подойдя, легко поднял коляску на площадку, небрежно кивнул в ответ на благодарность и все так же рассеянно пошел дальше, с удовольствием чуть щурясь от теплого весеннего ветра, ерошившего его короткие светлые волосы. Некоторые прохожие здоровались с ним – кто приветливо, притормаживая, чтобы пожать руку, кто походя, а кто и заискивающе – последние приветствия вызывали у идущего легкую ироническую улыбку. Знакомых в городе у него было много – причем как хороших, так и не очень, большинство считали его человеком сдержанным и в какой-то степени даже безобидным, и только близко знавших его людей нельзя было обмануть ни рассеянной мечтательностью в глазах, ни иллюзией безобидности и даже некоей беззащитности, которую придавали его лицу аккуратные золотистые очки. Светловолосый человек был очень даже опасен, но сам он не раз с досадой думал о том, что был бы куда опасней, если бы зрение у него было получше. Он не любил очки, но линзы носить не мог, и это его очень сильно раздражало. Специфика его основной работы не подразумевала такой аксессуар, как очки, и за все время своей деятельности он растерял и разбил бесчисленное множество очков.
Человек задержался у табачного киоска, купив сигареты и перекинувшись парой слов с продавщицей, после чего пошел дальше по улице, пока не остановился возле белоснежной кондитерской «Мамзель Вкусняшка», где уже открыли летнюю веранду с ажурной деревянной мебелью и возвращенными с зимовки пышными трахикарпусами и вашингтониями, расставленными по периметру веранды в больших кадках. Рассеянность на лице человека сменилась благодушием, он вошел в кондитерскую и, сделав заказ, устроился на веранде за одним из крайних столиков. Посетителей было немного, ближайшие столики пустовали, и, рассеянно оглядевшись, человек снял очки, тщательно протер их и вернул на место, достал телефон, потом посмотрел на часы и негромко произнес:
- Я здесь планирую пробыть минут двадцать. Ты все это время будешь прятаться среди пальм? Попросить принести тебе туда скамеечку?
Один из трахикарпусов за его спиной слабо шелестнул, потом раздраженно поинтересовался:
- Как ты узнал?! Ты не мог меня заметить!
- Я всегда тебя замечаю.
- Это значит… - обрадованно начал было невидимый собеседник, но светловолосый покачал головой.
- Это значит лишь то, что ты окончательно растеряла навыки слежки.
Пальма сердито вздохнула, а потом из-за нее выбралась слегка взъерошенная девица в очень коротком ярко-синем джинсовом платье и оранжевом пиджаке и, стуча каблуками устрашающей длины, обошла веранду и плюхнулась в ажурное креслице напротив человека в очках, потом чуть развернулась, устроившись боком и умостив скрещенные ноги так, чтобы их было хорошо видно, и поправила короткую французскую косичку, цвет которой был на тон темнее, чем волосы собеседника. Человек в очках равнодушно посмотрел на нее, даже не зацепив взглядом предложенные к обозрению ноги, и уставился на дисплей своего телефона.
- Не помню, чтобы я тебя пригласил.
- Андрей, - возмущенно сказала девица, - это когда-нибудь закончится?!
- Что именно? – поинтересовался собеседник. – Мое нежелание общаться с неприятными мне людьми? Вряд ли. Или твои попытки хоть как-то пролезть на пост? Ну, об этом лучше спросить тебя. Леся, когда ты наконец поймешь – ничего не получится. Ни твои кружения вокруг каждого из нас, ни попытки подсылать Стасю и Гелю с просьбами – это бесполезно. Перестань унижаться. У тебя есть работа – занимайся ею. А если тебе не хватает гончей жизни – возвращайся в Отряды. Или попросись на пост любого города – не факт, что тебя туда не возьмут. Там часто сидят довольно неразборчивые гончие.
- Я давно ушла из Отрядов и возвращаться туда не собираюсь! Дюха, прошло больше шести лет! Сколько еще вы будете на меня злиться?!
- Злиться? – удивился Дюха, продолжая смотреть в телефон. – Лесь, на тебя давно никто не злится. Все прекрасно все понимают – ты – слабая женщина, ты испугалась – это нормально.
- Слабая женщина?! – Леся потрясенно округлила рот. – Я – гончая!
- Не для нас. На гончую можно положиться – на настоящую гончую, и на посту – именно такие люди. На тебя положиться нельзя.
- Это было ошибкой! И я изменилась!
- Ты? – Дюха, усмехнувшись, поднял на нее холодные глаза. – Ты никогда не изменишься. И лично для меня все, что произошло шесть лет назад, неожиданностью совсем не стало. Это могло бы произойти и раньше – и когда-то я тебе это уже говорил, но ты вряд ли это помнишь. Драки, охота, азарт – это совсем другое, это поглощает весь страх, это поглощает даже личность, и я не раз думал, что тогда, когда ты вместе с Феньком тащила меня полудохлого по туннелю Гнилого Квартала, то даже особо не понимала, кто я такой. То, что тебе пришлось делать, лишь раздражало, потому что это мешало охоте. Ведь ты же пришла просто охотиться. Тебе не было дела ни до людей, ни до последствий. А вот когда дошло до разборок, весь твой азарт закончился. Ведь это фактически должна была быть казнь. Серега отказался выдать гончим свою семью, и мы его поддержали, потому что это было правильно. Возможно, и ты понимала, что это правильно, но тебе было важнее не то, что правильно, а то, что тебе за это будет. Вот и вся разница. Да, дело не в том, что ты женщина – та же Тоська, будь она там, никуда бы не ушла. А Юля – она даже не гончая – но так орала на Отряды и махала на них стволом в своей крошечной ручонке, что многие тертые гончие обалдели. Ты же сделала именно то, что делают все эгоисты и лицемеры – самоустранилась. Пару раз я пытался придумать тебе оправдание – ты поступила так из-за хищников, большинство гончих ненавидит хищников… но мы-то хищниками не были. А ты бросила всех нас. И дело совсем не в твоих принципах. Так было просто удобней.
