В «измайловской» Дельте у него оставался оплаченный до следующего полудня люкс, но он решил не показываться там, да и вообще забыть о гостиницах: базы данных регистратур уже наверняка шерстили. Поплутав с час по метро, он вышел на Бабушкинской. В торговых павильонах у подземного перехода промышляли сдачей квартир. Так, еще через полчаса, заполучив адрес, он шел в обход заваленного снегом Раевского кладбища к двенадцатиэтажке по Олонецкому проезду. Низкое ночное небо было затянуто мучнистой мглой, снежило.
На пороге подъездного тамбура его встретила старуха, как будто сошедшая с довоенной фотографии: в чиненом бушлате и больших валенках, вынуждавших держать ноги расставленными, так что осанка ее напоминала позу хоккейного вратаря, в пуховом платке, завязанном на затылке, она взяла и пересчитала деньги, затем потребовала паспорт и, уверенно разломив книжицу на нужной странице, скомандовала встать «на свет». Вельцев не только не выказал возмущения, но, подавшись к освещенному окну, стянул шапку с головы. Его физиономию на снимке старуха изучала дотошно. Что-то там ей явно не нравилось. Она шмыгала мясистым носом, дальнозорко щурилась и покусывала клыком нижнюю губу. Чувствуя, что начинает мерзнуть голова, Вельцев надел шапку, полез в карман за сигаретами, и тут увидел, что старуха рассматривает визы. Он хотел спросить, в своем ли она уме, но старуха опередила его, возвратив паспорт и дав отмашку следовать за ней в дом.
Стены подъезда хранили следы недавнего пожара. Новые двери квартир на первом этаже являли разительный контраст со всеми прочими поверхностями, либо закопченными, либо шелушившимися. Ключом, похожим на подкалиберные отмычки, которыми пользуются в поездах проводники, старуха открыла смотревшую в тамбур дверь и оглянулась, пропуская Вельцева перед собой. Он вошел.
Огонь в свое время вовсю похозяйничал и в прихожей. Это было ясно по новому пласту линолеума на полу, по новым обоям на стенах, по новой краске на потолке и той очевидной, хотя и расплывчатой грани, где все это новое и свежее, вдаваясь в квартиру, ограничивалось старыми, не тронутыми плазмой покровами.
– В общем, так – мимо унитаза не ло́жить, в ванну не ссать. На станке не курить, – напутствовала старуха из подъезда громовым полушепотом. – Отдыхай. Телефон в кухне. Если что, баба Агафья я… – И, прежде чем Вельцев успел опомниться, закрыла дверь. Ключ дважды повернулся в замке.
Вельцев подался обратно и шарил пальцами по двери. С внутренней стороны отпирающая ручка отсутствовала, была только шатавшаяся на шурупах скоба. В замочной скважине виднелся трехгранный стержень. Вельцев пошел в кухню, чтоб позвать старуху через окно, но, отдернув занавеску, обмяк: забранное решеткой и полыхавшее новогодней иллюминацией окно выходило на задний двор с кладбищенской оградой, подпираемой гаражами. Окно единственной комнаты, судя по планировке, смотрело туда же. Проверять это не было нужды, тем не менее, протиснувшись между крытой ковром кроватью и шифоньером, он заглянул за парчовую штору. На заслонявшем створ куске фанеры была наклеена фотография тропического водопада.
Расстегнув пальто, он сел на кровать и покачал задом. Мелкие недра отозвались заглушенным треском пружины. Комната пропахла табачным дымом. С грошовой люстры свешивался на шнурке игрушечный человечек.
Наверное, было даже и неплохо, что его заперли. Не переносивший одиночества в первые часы и дни после дела, он, отлежавшись немного, нынче бы наверняка отправился искать приключений на голову. Вчерашняя бойня в закрытом клубе на Тверской уже снилась ему…
– Это мышеловка. Я – сыр.
Вельцев, вздрогнув, обернулся на голос. В простенке за дверью, забравшись с ногами в облезлое кресло, сидела девица лет восемнадцати-двадцати, в цветастом узбекском халате и сбитой на ухо тюбетейке. Жирно накрашенный рот и брови взрослили ее. Она прятала улыбку, довольная, что могла так просто скрывать свое присутствие, и катала в пальцах незажженную сигарету. Вельцев расправил полы пальто.
– Ты кто?
Девица, закурив, пустила струю дыма в потолок.
– Лана, – представилась она таким тоном, будто была удивлена, что этого можно не знать. – Я ж говорю – бесплатное приложение.
Вельцев стащил шапку и почесал голову.
– Так вот зачем бабка дверь заперла. Я не говорил, что…
– Сказу про Буратино помнишь? – перебила девушка. – Где котел был нарисованный?.. Вот. Там – котел. Тут – свобода.
– Какой еще котел?
– А чего ты воображаешь, когда хочешь в отпуск?
– Ничего.
– Неправда. Ты воображаешь… – Мечтательно прищурившись, Лана столкнула тюбетейку на лоб и запрокинула голову с выставленным подбородком. – Пальмы. Океан. Коктейли шлангами. Бабы косяками. Вот и пожалуйста. – Она кивнула на окно, придержав шапочку. – С бабами, конечно, того. Чем богаты, как говорится. Но свободы – по самое не хочу. Тебя как звать-то?
– Послушай, – вздохнул Вельцев. – Я только хотел перекантоваться.
– Вот-вот, – туманно поддакнула Лана. – Только перекантоваться… – Стряхнув пепел в блюдце под креслом, она поигрывала сигаретой, словно договаривала фразу про себя.
– Переночевать, – сказал Вельцев.
– Вчера, – улыбнулась она, – один дяденька, знаешь, что попросил меня сделать?
– Что?
– Попысать ему на срам.
– И что?
– Ничего. Ошпарить яйца, и все. Каждому свое.
Вельцев взглянул на часы.
– Что тебе еще предлагают?
Лана почесала локтем коленку и нацелилась в него сигаретой.
– Замуж! А то не слышал, что из проституток – самые верные жены?
Вельцев устало прилег. Подвешенный к люстре человечек оказался против его лица.
– Слышал другое.
– Что?
– Что жены – верные проститутки.
Лана расхохоталась:
– Женатый, что ль?
– Нет.
– Девственник?
Он повозил затылком по жесткому, как щетка, ворсу ковра.
– Слушай, отстань.
– А я – да, – понизила голос Лана.
– Что?
– Ну, девственница.
Вельцев вздохнул.
– Конечно.
– Нет, честно! – Кресло под Ланой заскрипело. – Не веришь? В прошлом месяце зашилась. Меня узбек сватал андижанский, барыга хлопковый. Ну, пока состав с грузом ждал. Влюбился, говорит, – все. Машину даже обещал. Только, говорит, нельзя по обычаю, чтобы в первую ночь ложа не окровить. Дал, короче, сто баксов на пластику.
– А что ж ты, – Вельцев поковырял пальцем ковер, – за старое?
– Нет, зачем? – искренно удивилась Лана.
– Что – зачем? – не понял Вельцев.
Лана промолчала.
– Извини.
– В общем, не дождался Шарфик поезда. В Яузе вон, за кладбищем, вылавливали.
– Прости.
Она выдохнула дым.
– Да ладно. У каждого своя… клиника. И Шарфик гешефт хотел сюда перетащить, потому что запал на что-то. А это как из поезда прыгать за мухами. Представь? Ты бросаешь все, что у тебя есть – все-все-все, – и сходишь на первой остановке.