Мне всегда казалось нормальным, что родные и близкие навещают пациента, приносят ему гостинцы, радуют новостями с «того света», сидят у его постели и держат за руку, молча глядя в глаза. Это несколько умиляет, но сердце от этого не ёкает. Что удивительного в том, что твоя семья пришла к тебе в гости в больницу, узнать, как дела, идешь ли на поправку, хочешь ли ты чего-нибудь, чего так не любил на «том свете», а здесь внезапно захотелось? Пожалуй, ничего. Это абсолютно нормально, как и то, что твой лечащий врач делает утреннюю поверку ровно в восемь утра.
Да, больницы, различные госпиталя, стационары, клиники имеют свою собственную атмосферу, которая не похожа на «тот свет». Там мы просто делаем, что хотим: едим, что попадется под руку, спим, где упадем, смотримся в зеркало, запачканное зубной пастой, принимаем душ, где проснемся, учимся, куда нас отвезет папа или мама, работаем, где предписала наша специальность, по вечерам занимаемся сексом с теми, кто будет не против или слаб, чтобы сопротивляться. Кажется, эти два мира идут параллельно друг другу, но это не так. В обычной жизни – хаос, в жизни больницы – порядок, чтимый не только персоналом, но и всеми, кто даже просто зашел записаться на прием. Они дополняют друг друга. Сказать честно, и параллельные линии пересекаются. И ничего так не удивляет до тех пор, пока две полосы не встретятся.
Как много лет прошло с тех пор, когда я впервые вошел в «больничный мир»? Как долго я уже считаюсь неотъемлемой его частью? Сложно подсчитать. Но можно вспомнить.
В двенадцать лет я сломал ногу: меня сбила машина. Мне пришлось провести около двух месяцев в больнице и еще месяц дома, продолжая сохранять законы «больничного мира». Естественно, переступив черту, разделяющую эти два мира, я не следовал правилам больницы. А зачем, как тогда мне казалось, если тут нет никаких врачей, медсестер, акушерок, хирургов, окулистов и тому подобных медиков? Приходящий раз в неделю доктор многозначительно кивал головой, прописывал новое лекарство и обещал скоро освободить от назойливых посещений. Потому соблюдать «больничный режим» мне казалось глупым.
Попав в больницу, я не удивлялся её странностям: меня сразу унесло волной под названием Больница, и я стих. Потому вернувшись домой, я не сходил с ума от того, что у меня было много энергии и мне некуда её девать. Больница забирала эту энергию и не отдавала.
Закончив школу, я не вспоминал, как провел более тысячи суток в четырех бело-голубых стенах. Поступил в медицинский на невролога, после университета, как то часто бывает, пошел в интернатуру к знакомому врачу. Меня нисколько не смущали странные законы королевства Больница, я словно был рожден для них, как мне казалось. Через полторы недели моей практики врач обозлился на меня и послал в морг. На самом деле, посылая, он шутил, но шуток я не понимал с детства и действительно отправился в морг, где поговорил с медицинским работником, который на мои объяснения указал на черную дверь. Так для меня открылась загробная жизнь королевства. Но меня не огорчало, что приходилось днями и ночами сидеть за холодненьким столиком и записывать информацию об умерших. И никогда мне не выпадало встретиться с «живыми мертвецами».
Когда обо мне вспомнили в нейрохирургии, я заканчивал свой третий месяц практики в морге. Знакомый долго смеялся над моей бестолковостью, но, помня законы Больницы, он сделал вид, что не просто проучил меня, но и дал мне опыт общения с пациентами. Говорил, что живые ровно как мертвые, только дышат и говорят. Шутка это была или правда, я не знаю до сих пор.
В 24 года я полноправно мог считать себя медицинским братом. Но тут я задержался не долго, потому что доктора видели, как толпы санитарок и медсестер ходят за мной хвостом и не выполняют надлежащей работы. Просиживая штаны в приемных, обучился на глаз определять, к какой области медицины относится болезнь сидящего напротив. Через еще некоторое время моего знакомого сместили, и я, как тот, за кого он поручился, оказался не у дел. Искал новую работу.
Именно в этот момент я почувствовал, что значит для меня мир больницы. Его атмосфера действовала не временно, а всегда. Почему, будучи ребенком, я адекватно реагировал на проведенное время в больнице? Я знал, что это «мой» мир. Охарактеризовать его сложно, но скажу, что он не просто спокойный, но и правильный. Там всё верно: начиная от количества кубиков в шприце медсестры, что сейчас воткнется в ягодицу пациенту, и заканчивая временем закрытия дверей здания на замок. Всё точно подсчитано, верно разобрано, гладко постелено, чисто помыто, красиво написано. Мир идеальности. Но не идеальный.
Продолжая искать работу, я попал в больницу на окраине города, где меня радушно приняли. Всё шло своим чередом: дни ползли за днями, одни больные выздоравливали, другие умирали, третьи только поступали. Казалось, что так и кончится жизнь. Но неожиданно для себя я открыл, что, как и любое другое королевство, Больница не могла обходиться без своего короля, а он, в свою очередь, не мог жить без королевы, и их должна окружать стража. Главное, что реально способствовало процветанию королевства, – это вера его народа, его «фольклор». И такой «фольклор» был в каждой Больнице.
Ходило множество историй и рассказов об истории места, о персонале, о пациентах, о секретных местах в здании. Кажется, что это глупо и что всё это придумано лишь для детей, которые не хотят спать. Я тоже так думал сначала. Пока мы не собрались всем нейрохирургическим отделением за чашкой кофе. Обычно что-то интересное рассказывал главный врач нашего ведомства, но в тот раз за это дело взялась одна из медсестер со вздернутым носиком. По-моему, её звали Каролина.
Это обычная история о двух влюбленных. Но почему-то она запала в мою душу, и я частенько вспоминаю её, особенно, когда вижу гуляющие по коридорам пары из пациентов или навещающего и пациента. Однако в этой легенде нет ничего похожего.
Хочу вспомнить её так, как то рассказывала сама Каролина.
Его звали… а может, и зовут до сих пор, Джейсон. Её звали Элис. Всё в их жизни было прекрасно до тех пор, пока у неё не обнаружили болезнь.
Начиная со школьной скамьи, эти двое всегда были вместе. Они сидели за соседними партами, бросали друг другу записки, бегали в столовую на перегонки, часто торчали у автоматов с колой, возвращались домой, держась за руки. Став взрослее, поняли, что не могут жить без своей половины. Половины – в прямом смысле слова. Думалось, что только близнецы могут чувствовать своего однояйцевого родственника и кричать от боли, когда тот повредился. Но возлюбленные, нашедшие себя в другом человеке, ровно как близнецы. Мысленное, молчаливое общение, сверхчувствительность на расстоянии, полное понимание и доверие. Всё это было в их отношениях.
