Беззаботность – это когда стараешься сохранить ускользающую часть детства, которого нам так не хватает. Когда дорожишь легкостью, скрашивающей слишком серьезные, слишком упорядоченные, слишком предсказуемые моменты своей жизни. Когда не заботишься о последствиях, а повинуешься тому внутреннему голосу, что подзуживает тебя с радостными воплями прыгать по лужам.
Амели в очередной раз удалось вытащить Камиллу на импровизированную встречу. И тщетно та сопротивлялась, объясняя, что ей необходимо завершить работу над важным досье, а потом забрать из коллежа своего сына Люка, – никакие отговорки не помогли. Амели всегда находила веские доводы, чтобы убедить подругу принять участие в их девичнике.
Впрочем, ей, как и всегда, не пришлось долго уламывать Камиллу. Это стало привычной игрой, способом хотя бы на время ужина вернуться в былое состояние беззаботности.
– Господи, ну что ты ко мне пристала! Сегодня у меня дел по горло!
– Камилла, я надеюсь, ты это несерьезно? Как же мы проведем вечер без твоего радостного настроя, без твоих шуточек, даже иногда соленых?! – лукаво настаивала Амели.
– Ну, ладно, так и быть, только учти – на следующей неделе я уж точно не смогу, будете веселиться без меня! – отрезала Камилла, пытаясь изобразить твердую решимость. И услышала в ответ легкий смешок Амели, который тут же перешел в хохот.
– Ну, конечно, Камилла, конечно! На следующей неделе…
– Надеюсь, Сабина придет?
– Естественно, а ты как думала?!
– Тогда в восемь вечера в нашем кафе на Елисейских Полях, и прошу не опаздывать! Я жутко устала, и мне нужно пораньше лечь спать.
– ОК, шеф! Будет исполнено, шеф!
И они разъединились, нетерпеливо предвкушая встречу. Вот уже два года подружки устраивали эти девичники пару раз в месяц, чтобы расслабиться, поболтать о разных пустяках и поделиться подробностями личной жизни. Иногда такой вечер уподоблялся сеансу психотерапии для одной из них, в зависимости от сюрпризов, которые подкидывала жизнь. Эти трое познакомились больше двадцати лет назад, в Париже, на юридическом факультете. Камилла приехала в столицу слегка растерянной провинциалочкой, со своего Юго-Запада, где безвыездно жила вплоть до бакалавриата[1]. Девушке трудно было привыкать к этой новой жизни. Она тосковала по соленым брызгам океанских волн, бескрайним пляжам, ароматам сосновых рощ и мирной идиллии родного Аркашона[2]. Увы, теперь ее лицей «Вольный воздух», расположенный на холме над городом, стал далеким воспоминанием, но всякий раз, как она о нем думала, у нее комок подступал к горлу. Очень скоро Камилла подружилась с Сабиной, уроженкой Страсбурга, которая, как и она сама, относилась к этой жизненной перемене с легким страхом.
Но тут появилась Амели – их спасительница, коренная парижанка. Вот уж кто мог спокойно прогуливаться по Елисейским Полям, дыша бензиновыми пара́ми, и прекрасно себя чувствовать после каждого такого променада, где она, по ее выражению, «накислородилась вволю».
Камилла довольно скоро убедилась, что для такой студентки, как она, Париж – одно из самых привлекательных мест в мире. Бесчисленные соблазны столичной жизни быстро затмили трогательные образы ее провинции. По окончании университета все три девушки посвятили себя классической адвокатской карьере, однако через несколько лет им опротивели занудные бытовые дела, одно скучнее другого – бракоразводные процессы, тяжбы между соседями.
Камилла первой поменяла работу, посвятив себя чистой юриспруденции.
Вместе с Ришаром – своим мужем и однокашником по факультету права – она открыла юридическую контору «Мабрек-Лубен. Консультации для руководителей предприятий и политических деятелей всех уровней».
Что касается Амели, то ее судьба совершила еще более крутой разворот. Она, как всегда, не стала мелочиться и ознаменовала сорок вторую годовщину своей жизни настоящей революцией. За какие-нибудь несколько недель Амели променяла звуконепроницаемые стены дворцов правосудия на утреннюю какофонию рынка в Ренжи[3], где закупала оптом цветы для приобретенного ею магазинчика на одной из улочек Монмартра. Теперь она довольствовалась двухкомнатной квартиркой над своим магазином, – поистине кардинальная перемена, в сравнении с бывшими апартаментами (двести квадратов!) на набережной Сены, возле Дома Радио. Неверность супруга очень помогла Амели в ее решимости коренным образом перестроить свою жизнь. Слишком долго она терпела его похождения в поисках «свежатинки».
Ну а Сабина удовольствовалась, если можно так выразиться, внесемейным шестимесячным адюльтером, чтобы забыть убожество жизни, проходившей, на ее взгляд, слишком уж быстро. Однако благоразумие все же возобладало, и она вернулась в надежные, хоть и не слишком горячие, объятия своего спутника жизни, предпочтя их рискованной страсти любовника, который, кстати, совсем не возражал против долгих, постоянных отношений. Между супругами не было особой любви, но нежность Реми, с которым она прожила пятнадцать лет, все-таки действовала на нее успокаивающе, позволяя думать, что и малые дозы секса – тоже неплохой выход для сорокалетней, еще цветущей женщины.
– Ну, знаешь ли! – возмущенно вскричала Амели, когда Камилла переступила порог кафе.
– Извините, девочки! Люк на несколько минут заболтался со своими приятелями, и этого хватило, чтобы попасть в жуткую пробку, сначала по дороге домой, а потом обратно в центр! – объявила Камилла, устало рухнув на красную кожаную банкетку в отделении для курящих, рядом с террасой.
Амели пробормотала, с оттенком легкой зависти:
– Лично мне материнские переживания уже не грозят: моя дочь, наверное, вряд ли помнит, где я живу.
Сабина, которая так и осталась бездетной, уныло добавила:
– Увы, мне тоже эти тревоги незнакомы.
– Эй, кончайте причитать! – воскликнула Камилла. – Я не для того проторчала полтора часа в пробках, чтобы сидеть тут как на похоронах! Вы аперитив уже заказали?
– Ничего мы не заказывали, ждали тебя. Вспомни: ты же обещала нас угостить каким-то знаменитым вином, которое, по твоим словам, «обжигает, как огонь», – с усмешкой сказала Амели.
Камилла заглянула в меню, затем подозвала официанта.
– О, вот и мои милые клиентки снова пожаловали! Чем будем лакомиться сегодня вечером? – спросил Ален.
– Ты сохранил те бутылки, что я тебе оставила в прошлом месяце? – спросила Камилла.
– Конечно, а что мне с ними делать? Сам-то я пью только колу.
– Прекрасно! Значит, принеси-ка ты нам бутылку «Grain d’amour»[4]. Надеюсь, ты его держал на холоде?
