В старой заброшенной башне свистит ветер, она отчасти разрушена, но все еще крепко стоит. Ночами в горах бывает холодно. Ее построили много лет назад, но тогда строили на века. Такие башни защищали моих предков от врагов, чужаков, которые приходили неизвестно откуда и возвращались в никуда. Древние камни видели многое, но не могут ни о чем рассказать. Возможно, это чья-то родовая башня. На сегодняшнюю ночь эта башня ‒ наше пристанище, наш дом. Нас двое: я и маленькая девочка. Меня зовут Адам ‒ в честь первого человека на земле. Я назвал ее своей сестренкой, но это не так. Мы с ней даже не похожи. У меня черные, как смоль, глаза, густые брови, нос с горбинкой и рыжая борода на подбородке, волосы жесткие, как гвозди. Она совсем другая: большие голубые глаза, курносый маленький нос, вьющиеся, немного кудрявые волосы. Похоже, она уснула. Пусть поспит, день был долгий, она многое пережила, слишком многое для такого маленького человека. Сначала, чтобы она уснула, я держал ее за руку ‒ хотя, скорее, она меня ‒ и я чувствовал тепло маленьких рук. Она меня боится, но уже привыкла ко мне, а я к ней. Она до сих пор не разговаривает, молчит как рыба, обходится жестами и знаками, как немая. Надеюсь, это пройдет со временем.
Я должен отвести ее к блокпосту, там ей помогут, свяжутся с родственниками, и они ее заберут. Маленькой девочке не место на войне. Она осталась совсем одна, как и я. Я зову ее Зара, так звали мою младшую сестру.
Пламя потрескивает и гаснет, я подбрасываю еще несколько веток и пытаюсь уснуть, но не могу ‒ всегда нужно быть начеку. Где-то неподалеку отчаянно завыл волк, видимо, ему тоже не спится и он голоден, как и мы.
От резкого крика, прорезающего воздух и все вокруг, я открываю глаза. Все-таки уснул.
Девочка пропала, где она? Я выбегаю наружу. Она стоит неподвижно, как каменная, и, уставившись прямо на нее, глядит зверь, скаля клыки.
‒ Стой на месте, не шевелись и не смотри ему в глаза.
Я встаю между ней и волком, в моей левой руке горящая палка, а правая тянется за пояс, где нож.
Желтые глаза уставились на меня, не моргая.
Зверь оскалился еще больше, показав зубы, и зарычал.
Я медленно делаю шаг, вперед выставив факел и сжимая рукоятку ножа за поясом. Я размахиваю факелом, как флагом перед носом чудовища. Зверь опускает лохматую голову и отступает назад.
‒ Уходи, тебе здесь нечего делать!
‒ Уходи, борз!
Волк как будто зевнул, завыл напоследок и ушел.
Зверь не трогает зверя.
Девочка бросилась ко мне и обняла меня. Она дрожала от страха, сотрясаясь всем маленьким телом, но не плакала ‒ она разучилась плакать.
‒ Не бойся, я с тобой. Нам здесь больше оставаться нельзя, надо идти.
***
Я помню, как однажды в детстве я впервые встретился с волком.
Это было очень давно, в другой жизни, где не было войны, а у меня была семья: мать, отец, старший брат и маленькая сестренка.
Тогда мы с Мансуром ‒ это мой старший брат, он старше меня на шесть лет ‒ пошли за дровами, мы как раз заготавливали их на зиму.
Стояла удушливая жара, непривычная для этих мест, но небо было чистое, ясное. В синей дали виднелись горы ‒ могучие фигуры в седых шапках, вечные, как голубое небо.
‒ Следи за младшим братом, Мансур, ‒ сказала мама, держа мою маленькую сестренку Зару на руках.
‒ Хорошо, нана, ‒ ответил он.
Мою маму звали Хадижа, она была красивая и добрая, у нее были большие выразительные черные глаза. Отец шутил: «У твоей матери глаза, как у совы», ‒ и мы все смеялись. У мамы был звонкий детский смех. Мне достались мамины черные глаза, а Мансур больше похож на отца. Отца тогда дома не было, он был на работе.
Он был пастух. Простая профессия, но его уважали соседи. Он старался выглядеть строгим, у него густые черные брови и орлиный профиль. Его небольшие серые глаза то и дело загорались стальным огнем, когда он брался за любое дело. Моего отца звали Умар. Мой брат высокий, выше меня и даже уже выше отца. Отец шутил над ним, что скоро он достанет до потолка.
Мы идем в лес по тропе, которая постоянно поднимается, меняет направление, извивается как змея. Мой брат уже взрослый, идет впереди, и я, как могу, поспеваю за ним. Мой брат уже считается мужчиной, ему пятнадцать, и он сам отвечает за себя.
Наконец, мы на месте, стало немного попрохладнее. Мансур сразу берется за дело. Топор ловко рубит в его руках. Мой брат очень силен для своих лет. Он быстро срезает мелкие ветки ножом. Я как завороженный гляжу на этот нож. Когда моему брату исполнилось пятнадцать, отец подарил его ему.
‒ Мансур, а ты подаришь мне нож?
‒ Когда вырастешь, подарю, ‒ улыбается он. ‒ А пока помоги мне.
‒ Да, сейчас. – И мы вместе пилим какое-то толстое бревно.
Точнее, он пилит, а я помогаю, как могу. Раз-два-три-четыре ‒ наконец, бревно сдается. Мансур вяжет дрова между собой. Я сижу на пне, и мне скучно.
‒ Мансур, мне жарко, и я хочу пить.
‒ Потерпи, будь мужчиной, мы закончим, и я дам тебе воды.
Но я был ужасно нетерпеливым. Тут где-то неподалеку должен был быть источник. И я отправился на поиски, когда Мансур отвернулся.
‒ Мансур! Мансур! ‒ кричу я изо всех сил.
В роще, на развилке тропы лежал волк. Пасть была открыта, язык вывалился из нее и валялся на земле. Из пасти растекалась красная жижа, но зверь еще дышал ‒ слабо, но дышал, боролся за жизнь.
‒ Что ты орешь? Где ты был, я же сказал ‒ никуда не уходи без меня! ‒ Мансур был недоволен, но, увидев волка, замолчал.
Мне было немного страшно, но страх быстро растворился.
Мне стало жаль зверя.
‒ Он умирает, Мансур?
‒ Да.
Волк со злобой и отчаянием посмотрел на нас, приподняв морду. Меньше всего, подумал я, он нуждался в нашей жалости. Он хрипел, и жизнь по капле покидала его. Не знаю, зачем я дернулся вперед и подбежал к умирающему зверю. Мансур не успел меня схватить, я был маленький, но ловкий: «Куда ты? Стой!»
