В тесной комнате было так жарко, что Лейла старалась в своей одежде не шевелиться. Свой выбор она остановила на простой бежевой рубашке и брюках со строгим кантом (бюрократы вибрируют перед всем, что так или иначе ассоциируется у них с военизированными структурами). А вдобавок еще и черные туфли с глянцем. Однако дама, с пристрастием обшарившая взглядом Лейлу сверху донизу, не выразила своим видом ровно ничего, и ощущение было такое, будто стоишь в доспехах, но из бумажных пакетов. Чувствовалось, как по спине курсом на юг стекает струйка пота. Где-то в углу душного помещения страдальчески жужжал какой-то крупный жук (ушибся, что ли?).
Вот уже скоро два часа, как один из подчиненных полковника Зеи наказал Лейле: «Ждать здесь, за вами кто-то придет! Пожалуйста, вы должны не выходить за этой комнаты!»
Ладно, решила она поначалу. Лейла Меджнун[1] может и подождать, если на то пошло. Знаем мы эти уловки, типа «пускай эта с Запада посидит-потерпит, пока сама от себя не спечётся».
Лейла вынула свой блокнот. Она благоволила к стенографии Грегга[2]: строчила проворно внаклонку слегка приплюснутой скорописью, разобрать которую, кроме самой Лейлы и ее старшей сестры Роксаны, вряд ли кто и мог. Писала в основном на английском, с легкими вкраплениями пушту, а некоторые из значков походя изобрела сама. К луддитам[3] Лейла себя не причисляла, однако бумажным блокнотам доверяла больше, чем любой электронике. Их обычно оставляют при тебе даже тогда, когда забирают паспорт и планшет. Хотя однажды в охраняемой комнате аэропорта, напоминавшей допросную, у Лейлы из рук забрали и блокнот. Тот случай смотрелся особенно настораживающим. А вскоре после этого она занялась работой, в ходе которой судьба свела ее с солдатами в камуфляже, из которых один таскал при себе что-то вроде памятки-шпаргалки, прикрепленной на «липе» к внутренней стороне запястья. Такой же персональный органайзер Лейла завела и себе: очень удобно в пользовании. И тоже в стиле коммандос.
Мирясь со скукой и духотой, висящей в комнате текучим маревом, она все строчила свои пометки в расчете на то, что они помогут ей протянуть следующую неделю этих ее дел, не вызывающих ничего, кроме зеленющей тоски. По должности Лейла значилась внешним директором по Мьянме/Бирме. А дома в Нью-Йорке значился еще один директор – внутренний – по той же Мьянме/Бирме. Уже по дебилизму этих должностей следовало догадаться, что «Рука помощи» была низкопробной конторой. Хотя, судя по всему, с объемистыми карманами – как-никак штаб-квартира занимает два этажа в небоскребе в центральном Манхэттене. Ей же, Лейле, поручалось (ни больше ни меньше) поставить на ноги национальную программу (!). Во всяком случае, так ей внушали ее нью-йоркские боссы, наставляя как какого-нибудь полководца в ставке перед сражением. А на самом-то деле от нее потребовалось всего лишь арендовать помещение, обставиться офисной мебелью и присматривать за тем, кто как работает, и есть ли на местах недоделки.
Ну а помимо этого, двое (а может, и трое) нью-йоркских боссов Лейлы никак не могли согласовать между собой, в чем же все-таки суть миссии в Бирме (она же нынешняя Мьянма). Один считал, что задача «Руки помощи» – выявлять потенциально крепких стипендиаток для школы медсестер при Бостонском колледже. Другой же полагал, что назначение организации – организовывать клиники первой помощи на селе. И занимались эти боссы в основном тем, что бомбили Лейлу взаимоисключающими имэйлами; иными словами, злобным копанием друг под друга. Лейла же, в свою очередь, недооценила всю сложность осуществить что-либо в месте, подобном этой Мьянме (она же бывшая Бирма). Страна жила раздираемая войной, опустошенная распрями, и эта жизнь под нескончаемым деспотизмом становилась уже просто влом. Сами мьянманцы (или мьянмийцы? «Мьянмсиане» – мысленно определилась Лейла с выбором, и в стенограмме появилась «M» в яйцевидном шлемике с антеннками) всю свою энергию расходовали на отстаивание тех мелочей, что имели, и на увиливание от гонений; для надежд и перспектив места не оставалось. Внешнему же миру до них особо дела не было; никто даже толком не знал, как эту страну называть – Бирмой (веет чем-то оруэлловским[4]), или Мьянмой (имя, которое своей стране присвоили бы, наверное, кошки). Остальной мир этого места попросту избегал, как избегают на улице убогую пьянь без штанов – за что хвататься-то и что вообще с этим делать?
Куда запропастился этот идиотский полковничишка? Запасы терпения у Лейлы истощались, в уме уже помаргивала красная лампочка. Комната была, пожалуй, специально сконструирована под нагнетание скуки и дискомфорта на сидящего внутри. Все равно что находиться под эдаким лучом, растягивающим время. На всем здесь был шероховатый налет пыли; из чтива – единственно табличка «Не курить»; в углу пластмассовый вентилятор, шнур которого словно пытались посечь тупым мачете. От деревянных скамеек и пластмассовых жалюзи сочились запахи: стоялого сигаретного дыма, жирной еды и людских испарений – тех, что исходят от тела, когда оно взмокает в чрезмерном волнении.
Сделав все разумно возможное по текущему графику, Лейла предалась мыслям о своей семье. С некоторых пор в уме насчет этого стало назревать что-то похожее на тихое беспокойство. Роксана писала, что их младшенький братец Дилан – точнее, его новая подруга оказалась «еще той гадюкой». Сам Дилан Лейле о наличии подруги почему-то не упоминал. Также, по сообщениям Роксаны, их мать за последние девять месяцев дважды подозрительно навернулась, на второй раз даже сломав запястье. По имэйлу не удавалось толком спросить, что значит «подозрительно» – на нервной почве? по пьяной лавочке? Насчет самой Роксаны Лейлу никто подробным образом не информировал. Видимо, инстинкт матушки-гусыни передается по старшинству, от старших к младшим. И что, так будет длиться вечно? А что, если родители вдруг возьмут и умрут? Сколько им, кстати, вообще осталось? Из детей в семье Меджнун разродиться потомством еще никто не успел. Переживают ли насчет этого родители? Мама, возможно, да. А папе – всеми обожаемому директору школы в калифорнийской Тарзане – пожалуй, и дела особо нет: потребность во внуках ему замещает работа, вероятно.
Лейла решила, что ждет еще минут десять, а затем отправляется на поиски кого-нибудь – может статься, того же полковника Зеи. Можно сказать, обзавестись этим деятелем ей в целом повезло. Впечатление такое, что у него в каждом ведомстве по Мандалаю сидят свои люди, и они же пресекают туда доступ посторонним.
