Никогда не запертая дверь от дуновения ветра качнулась больше обычного, и уличный свет забежал в узкий коридор. Потертый, никогда не моющийся пол, испещренный трещинами, обложенный крысиным пометом… в конце концов, обычный пол обычного подвала. Стены тоже обычные, грязные, облупившиеся и холодные. В правой стене еще одна дверь, поприличнее; на ней табличка, то есть что-то вроде таблички, правда, сейчас вечер, и трудно разобрать, что там написано. Но интересно.…Эта дверь тоже не заперта.…Как же она скрипит!!! Как только скрип прекращается, удается расслышать нечто неописуемое. Со всех углов комнаты доносится мерное тиканье, где-то громче, где-то тише, где-то капризно, не в такт, где-то спокойно, неспешно. На все лады переговариваются между собой часы, заполонившие пустоты каморки. У противоположной стены под окном стоит стол, за ним спиной к двери сидит согнувшийся силуэт.…А-а! Теперь мне понятно, что это за комната и кто её обитатель…
…Вадим и сам не понимал, как пришел к такому. Он просто жил, жил, где-то работал, потом эту работу потерял, стал снимать уже не квартиру, а подвал, который оборудовал под мастерскую по ремонту часов. Часы он чинил на совесть, оттого и в посетителях недостатка не было. Некоторые готовы были заплатить подороже за скорый ремонт, некоторые не торопились и приходили через день-два. Так вот те, которые хотели побыстрее, поневоле какое-то время сидели с Вадимом, пока тот чинил часы. Когда дорогую или даже не дорогую тебе, но очень знакомую и близкую вещь держит в руках другой человек, ты ревниво контролируешь каждое движение. Именно так и вели себя посетители первые две-три минуты, но когда они видели, как бережно Вадим вскрывает часы, чистит завод или даже просто меняет батарейку, возникало огромное доверие к этому человеку, и взгляд потихоньку скользил вверх по рукам, замечая уверенность в каждом движении.…А лица Вадима видно не было: он сидел, сильно ссутулившись, наклонив голову, и посетители умилялись про себя на его по-детски курчавые темно-русые волосы, в которые так и хотелось запустить руку. И это только казалось, что Вадим не обращал внимания на своих клиентов: образованию, которое он получил, мог позавидовать любой разведчик – наблюдательности, аналитического ума и сообразительности ему досталось с лихвой. Он по внешнему виду часов мог составить красочную картину внутреннего вида их обладателя.
Бывали и странные случаи: приходил какой-нибудь человек и жаловался, что часы убегают вперед, а оказывалось: они шли точно, просто сам хозяин жил так, что отставал от них. Или наоборот, энергичная, вся такая деятельная дамочка нервозно заявляла: «Сделайте с ними что-нибудь. Они постоянно отстают, из-за них я вечно опаздываю!» И Вадим, на самом деле понимая причину, просто чистил завод, а потом уверял, что часы теперь даже будут спешить на несколько минут.…За свою работу он брал умеренную плату, поэтому к нему приходили очень часто, в итоге он зарабатывал достаточно для сносного проживания денег. Постоянного чувства голода он не испытывал… по крайней мере, оно его не донимало и голова была свободна от размышлений о еде. Она, то есть еда, существовала как-то особняком, как другой человек. Вадим ходил в магазин, будто на встречу, покупал необходимое, клал в холодильник и… отстранялся. Ел всегда в положенное время – по часам; никогда не хватал куски, всегда доедал до конца с немой благодарностью, заворачивал хлеб, бережно ставил кастрюлю на плиту и молча уходил из кухни, то есть из того огороженного пространства, которое было отведено для готовки пищи. Поев, он снова вливался в то в р е м я, которое диктовали часы в комнате. Некоторые принадлежали ему, некоторые были просто забыты беспечными хозяевами. Вадим уже давно подметил, что если за часами не следить, они обязательно перестанут показывать время, установленное человеком, они или убегут, или начнут отставать, но все непременно будут идти по своему неведомому графику. Потому что то время, по которому якобы живет человек, время физическое, – просто не существует, это ерунда! Есть одно время. И его не измеришь ударами маятника и оборотами стрелок. Это Вадим прочел в первом томе сочинений Анри Бергсона и с огромным удовольствием отметил, что сам всегда считал так же. Но он не мог отнять у людей то, к чему они привыкли, чем гордятся и что считают неотъемлемой частью существования. У него вообще было странное отношение к людям. Когда приходили посетители, Вадим (вроде бы делая положенную работу) внимательно за ними наблюдал, находил какую-то индивидуальность… и сразу вбирал ее в себя. В комнате обязательно появлялись вещи, которые так потрясали его в рассказах других людях, он покупал книги, о которых вскользь упоминали разболтавшиеся клиенты. Вадиму казалось, что каждый человек неслучайно приходил именно сюда; значит, он должен был передать Вадиму что-то, чего, может, так не хватает в жизни часовщика. Если посетитель начинал рассказывать о себе, он уже становился частью жизни Вадима. Но посетители уходили, приходили другие, надо было постоянно привыкать к новым людям, копя в себе тяготы, боль и истории…
Выдавались свободные вечера, он садился к окошку и весьма самозабвенно представлял, как кто-то из его знакомых сидит сейчас на дорогом мягком диване, укутавшись и потягивая чай, и решает свою труднейшую жизненную дилемму… Брызнувшая на подоконник капля отвлекала Вадима от мечтаний и напоминала, что на ночь окно лучше прикрыть, а то беспечная весенняя капель мигом зальет все часы на столе. Вадим послушно закрывал окно, обходил свои владения, проверял самочувствие часов и ложился спать.
*2
…Утром он проснулся от грохота – видимо вечером, не совсем плотно закрыл окно, а ветер вздумал пошалить. До того времени, как Вадим открывал мастерскую, оставалось еще два с лишним часа – можно было сходить в магазин и просто погулять. Он накинул серое пальто со стоячим воротником и вышел, захватив часы, которые заказчик, а вернее заказчица, оставила на несколько дней и попросила за дополнительную плату принести на дом. Вадим охотно соглашался относить заказы, и совсем не из-за денег. Просто ему нравилось заходить в чужой дом, подниматься по чужой лестнице, а потом по вечерам долго смотреть в чужие окна.
Он положил часы во фланелевый мешочек, сунул его в карман, захлопнул дверь, завернул в арку и вышел на улицу. У него, как и у всех жителей города, была «болезнь подземелья». Не хватало света. Темное время года длилось около семи-восьми месяцев. Солнца в избытке было только летом. А когда оно заканчивалось, очень хотелось гулять по освещенным улицам или большим паркам. Это сильно действовало на психику. Постоянное нахождение в подвале, темных помещениях вызывало световое голодание; Вадим весь город делил на светлые и темные районы. Светлые он любил, но в темных чувствовал себя комфортнее. Светлые были для него как божество, перед которым поклоняешься, но чувствуешь себя ущербно. И если заказчик жил в светлом районе, он становился для Вадима еще более значимым и недосягаемым человеком. На этот раз часы надо было отнести старушке, живущей совсем недалеко, в соседнем квартале. Он дошел до Семеновского моста. По обыкновению остановился: восход и закат на Фонтанке всегда заставляли его убавить шаг, как бы он ни спешил.
