Полумрак.
Сюда никогда не попадал прямой солнечный луч.
Острый запах человеческого пота из близкорасположенных конвойных помещений и бумажной пыли из приоткрытой двери архива.
В комнату, именуемую «залом судебных заседаний № 3», на первом этаже бывшего здания жилищно-эксплутационной конторы невозможно заглянуть с улицы через давно не мытые стекла окон за ржавыми решетками. И рассмотреть в нем облупившийся, давно крашеный деревянный пол и темные, неопределенно цвета в рост человека панели на стенах. Еще – неровно расставленные деревянные скамейки с разномастно одетыми людьми. И все это под мигающими, в густых следах побелки стержнями ламп дневного света на нависающем над головами присутствующих низким потолком.
Небольшой зал судебных заседаний вмещал не более трех десятков посторонних. Именно так – «посторонние», а не иначе еще вчера унизительно называл всех тех, кто непосредственно не принимал участия в рассмотрении дела Председательствующий. Сейчас его небрежный взгляд из-под толстых линз очков в тоненькой, желтого металла, оправе только поверхностно пронесся по нескольким рядам с этими, по его непререкаемому мнению, зеваками: наверняка, близкими и дальними родственниками подсудимого, его знакомыми или соседями. Вторую половину, на его взгляд, этого сброда бездельников в зале составляли сторонники потерпевшего. Их было значительно меньше. И, в большей степени, именно от этого они разместились в худшей для обозрения всего происходящего половине зала. Несмотря на то, что одеты были несравненно лучше представителей группы первой.
Даже с возвышения Председательствующему их всех не было видно. Потому, что несколько человек из их числа были скрыты за выступом колонны и за узкоплечими, низкорослыми фигурами солдат-конвойников.
Все присутствующие замерли в ожидании. Даже представитель прокуратуры, не говоря уже об адвокате, прилежно, как школьник-первоклашка, сложил руки на своем столе. Все взоры присутствующих были устремлены только на этого, сидящего над залом на возвышении, человека в черной мантии. И даже тот, в честь кого они, все без исключения, собрались в этом месте, тоже в эти мгновения смотрел на Председательствующего.
Полная тишина наступила еще несколько минут тому назад. Было слышно, как зал медленно облетает отяжелевшая, уже приготовившаяся к зимней спячке, муха.
И об этом их всех он даже не просил! Странное дело, но все угомонились сами собою. Одно это уже должно было стать знаком и сигналом. Предупреждением и воззванием. Стать для него командой к началу процесса. Но что-то удерживает убеленного сединой судью от первых, необходимых в этом месте уголовного процесса слов. Что-то мучительно заставляет его сохранять внешнюю сосредоточенность, под которой, на самом деле, он из последних сил пытается скрыть от присутствующих свою растерянность. Нет, как вести судебное заседание ему досконально известно, вот уже, на протяжении девятнадцати лет его работы в этой высокой должности. Сейчас не по этой причине заминка… И само дело, материалы которого лежат перед ним на столе, такое простое и однозначное… Работы, максимум, на пару часов, конечно, если не считать время на фикцию совещательной комнаты. Так бы он подумал еще вчера… Но, уже не сегодня! Сегодня все должно быть по другому. Он сам для себя так решил утром, еще по пути на работу. Почему? Вот это и не дает ему сейчас покоя, а вместе с ним и полной решимости…
«А, что если это только чья-то коварная уловка, и все останется в судебной системе по прежнему? Для такого предположения ему достаточно оглянуться на прожитые девятнадцать лет назад. Такое количество проработанных им лет в должности судьи могли показаться надежной гарантией устойчивости в мыслях… Вот именно: только «могли»! Он в силах самостоятельно сделать анализ происшедшему. Он прекрасно владеет ситуацией и в этом, предстоящем, отдельно взятом деле, тоже. Но не может расстаться с этой одной-единственной мыслью о том, что так более продолжаться не должно!», – эта мысль в голове Председательствующего свежа, как порыв ветра в первый осенний морозный день. Она точно так холодит его лоб и затылок. Вдобавок, у него почему-то начинает неметь левая рука… Это не страшно. Нет! Он, ведь, в основном при составлении документов работает правой. Так что, и это недоразумение для него не причина сомневаться. Тогда, что же!? Отчего он так затянул паузу, которая с каждым мгновением зажигает все больше недоумения в окружающих его со всех сторон глазах?
Ясное понимание приходит медленно и как бы со стороны. И даже не из его сознания! Судья отчетливо это ощущает! Это не его голос! Это приказ оттуда, откуда пришел тот неизвестный, из последнего его сна…
Голос Председательствующего дрожит от волнения. В зале наступает еще более плотная тишина. Кажется, и насекомые поняли важность момента, исчезнув из этого помещения навсегда. Кроме нескольких молодых бойцов конвойной роты все присутствующие вздрогнули, когда, наконец, зазвучал его надломленный напряжением голос:
Сегодня одиннадцатое ноября… День, когда должно было состояться это заседание. День, который назначил я сам. Для суда над этим, – Председательствующий, не обращая своего взгляда к решетке, за которой сжался в ужасе от грозящей неизвестности подсудимый, продолжал смотреть сквозь зал и медленно, с трудом переводя дыхание после каждого сказанного слова, продолжал, – над этим несчастным. Да, да, господин обвинитель! Я повторю, чтобы у вас не было никаких сомнений! Несчастным! Именно так, по-моему, до тысяча девятьсот семнадцатого года прошлого века в Российской империи называли таких, как он… Этим, кто на эту минуту безвинно отсидел почти год… И в каких условиях!..
Сидящий по левую руку от Председательствующего представитель районной прокуратуры нервно заерзал на стуле, уже не в силах скрывать свое раздражение.
Что вы ерзаете, юноша!? – голос Председательствующего был обращен именно к прокурорскому работнику, но взгляд оставался быть устремленным сквозь зал и в противоположную от его кресла серую стену. – Я уверен, что вы там никогда не были и не имеете малейшего понятия об условиях содержания арестованных! Эти условия уже сами по себе наказание и, заметьте себе, не по приговору суда! И, слава Богу, что такой порядок стал меняться хотя бы на бумаге…
Эти слова Председательствующего принесли в зал кроме полнейшей тишины еще и полное непонимание участниками процесса складывающейся ситуации. Заполнившие зал люди стали молча переглядываться друг с другом. На некоторое время даже исчезла невидимая граница между представителями двух совершенно чужих друг другу сторон, обвинения и защиты. Эти недоуменные взгляды и пожимания плечами присутствующих в полном безмолвии свидетельствовали о царившей в умах зрителей если и не паники, то, уж, точно растерянности. Все почувствовали грядущую неопределенность, которая казалась даже еще хуже легко прогнозируемого по этому делу финала в виде обвинительного приговора. Все ждали следующих слов Председательствующего.
