Николай никогда не изменял жене и собирался гордиться этим до пенсии. Чтобы, шутил он, как только пенсия наступит, сразу начать изменять, красиво и ярко.
За годы семейной жизни Николай озвучивал свой план нечасто, но мысль о том, что он это сделает, ему удалось надёжно укоренить в голове жены. Кто знает, что там случится, за гранью пенсии, и жена его Лариса к этой шутке привыкла. Когда Николай весело подталкивал её локтем и спрашивал: «Ну ведь да, Лорик, ведь да, начну же сразу, ну договорились, помнишь же, да?» она подтверждала, что да, помнит и с планом согласна. Всем, кто это слушал, казалось, что Николай именно шутит. И только он сам, и на пятьдесят процентов Лариса знали, что нет. Да, сначала думала, что шутит, конечно. Потом не знала, что и думать. А с годами привыкла, что муж не изменяет, и за будущее не опасалась. Так что шутку эту поддерживала охотно.
У Николая всё было сложнее. Как он свою совесть ни успокаивал, покоя она не знала. Поэтому он искренне интересовался, не станет ли Лариса из-за этого переживать, Лариса каждый раз отвечала, что не станет. Нет, Николай понимал, что на самом деле она, конечно, узнав, расстроится. Иногда он даже представлял себе, насколько сильно расстроится – и тогда истово отрекался от намеченного. Отрекался, ужасался тому, почему он такой слабохарактерный, почему готов отказаться от того, что ещё нескоро произойдёт и неизвестно, произойдёт ли: вдруг или он, или жена до пенсии не доживёт… Потом забывал об этом и вообще ничего про пенсионные шалости не думал.
Вот так они и шутили – друзья семьи то удивлялись, то радовались, как свободно в их семье разговаривают о столь острых проблемах.
На момент начала этой истории до пенсии Николаю оставалось шестнадцать лет и несколько месяцев.
Это ведь много времени, много! Ещё целое поколение может родиться и вырасти. Так что вполне можно завести ребёнка, который к моменту исполнения папиной социально-эротической мечты успел бы получить паспорт гражданина России.
Можно, конечно, но только зачем? Да и дети в семье уже были. Хорошие дети – Полина пятнадцати лет и Игорёк двенадцати. Они жили в большом доме, купленном на деньги, которые заработал папа Коля, ездили на маме в школу, на ней же оттуда возвращались. Но мама Лорик не была угнетённым ишаком. Она занималась семьёй. С удовольствием, с радостью, а потому общий вид имела цветущий, фигуру стройную, а лицо весёлое. Лариса водила большую белую машину и была счастлива. И муж её, и дети – все, все были счастливы. Вокруг бурлило страдание: воевали страны, разводились пары, становились наркоманами дети, их родители проигрывали и пропивали деньги, кто-то умирал, изменял, а в семье Николая и Лорика всё было хо-ро-шо. Спокойные и ухоженные дети привыкли к позитиву, поэтому во внешней жизни им было легко, а дома приятно. Никто не игнорировал Лорика, не бесил и не унижал Николая, не ущемлял его эго и не топтал харизму.
Все в этой семье друг друга любили, уважали и ценили.
Но однажды Лорик позвонила, просто позвонила своему мужу, как звонила каждый день или даже несколько раз на дню.
– Привет, ты где? – как обычно спросила она.
И Николай разозлился. Хоть был он не на подготовке к эротическо-пенсионной программе, не тренировался в общении с доступными женщинами и даже делами занят не был, а разозлился сильно. Лариса продолжала чирикать в трубку, а Николай вдруг с неприязнью вспомнил, что она всегда об этом спрашивает. Вот обязательно надо ей знать, где он? Ну где он может быть после окончания рабочего дня? Домой направляется! К сожалению, рявкнуть «Какая тебе разница, где я?» – ведь любому нормальному человеку есть разница, где его роднюлечка, – он не мог: Коля и Лорик друг на друга не рявкали. И предположить, что Лорик за Николаем следит, тоже нельзя – потому что ничего она не следит. И никогда не следила. Но вот эта анекдотическая фраза…
Николай благополучно отболтался от своего Лорика. Сел на скамейку у выхода из офиса. И ощутил – мозгом, душой и даже телом, как он от Лорика устал.
Это было так неожиданно, что Николай замер, прислушиваясь к своим ощущениям и придумываясь к мыслям. Представил Лорика – кудрявую, всегда нарядную, хлопотливо-неутомимую. Добрую, да, очень добрую. Спокойную. Она орёт, правда, когда делает уроки с Игорьком, но ведь тот ленив. Николай и сам на него орёт. Но ленив парень несильно, особенно в сравнении с другими. Можно и не орать. А Лариса всегда, когда делает уроки, орёт – на повышенных тонах аффектированно объясняет и причитает, когда Игорёк не понимает.
Для объективности Николай признал, что Лариса хоть и орала, но быстро успокаивалась, успокаивала своего малютку, задабривала его чем-нибудь, сама доделывала за него уроки – и увозила на тренировки. Игорь играл в футбольной команде и подавал надежды. Педагог Лариса была плохой, хоть и старательный. Хорошо, что Полина училась сама.
Ещё Лариса была плохой дипломат. Тоже старательный, но слабенький. Николай позорился с ней при гостях. Несильно позорился, порой оплошности даже придавали ей очарования, но всё равно дипломат она плохой. Плохой кинокритик, даже на домашнем уровне…
Ларисины недочёты сцепились в паровозик и крутились в голове Николая. Ему приятно было думать о Ларисе плохо. Но быстро стало стыдно.
Ехать домой со стыдом, усталостью от жены и растерянностью перед всем этим Николаю оказалось тяжело, и он долго кружил на машине по городу, стоял в пробках перед светофорами, сворачивал на тех перекрёстках, на которых никогда не сворачивал. И выехал в ближний пригород, где стоял их дом, когда уже стемнело.
Он не мог думать – а это было его главное занятие, этим он зарабатывал на жизнь. На свою, Ларисину, Полинину и Игорькову. Тупое состояние, которое охватило его в связи с женой, сделало Николая молчаливым и рассеянным. Таким он вошёл в свой дом, где его давно ждали. Дети, жилистый Игорь и великовозрастная Полина, радостно выскочили в прихожую. Лариса ничего не заметила, хлопотливо бросилась в объятия, трогательно ворчала, что Коля сегодня задержался, что она соскучилась. Заглядывала в лицо, суетилась, помогала, заботилась…
И понеслось.
Словно глаза открылись у Николая. Он смотрел на ту, что шестнадцать лет жила с ним, и как будто впервые её видел. Видел чересчур широкие для такой хоть и высокой, но совсем не толстой женщины запястья, которые мелькали перед ним утром и вечером за столом, – и ему казалось, что ширина кости – знак нетонкости натуры. А натура Лорик была, конечно, нетонкая. Прямая, как артиллерийский ствол, понимающая только то, что ей говорят, без попытки улавливания оттенков и расшифровки умолчаний, глуповатая, хоть и убийственно ответственная и исполнительная. Фантазии у этой женщины с широкими запястьями не было ни на грош. Фантазии не в выборе занавесок и дизайне интерьеров, не в сексуальных разнообразиях и планировании выходных. Старательная Лариса во всём этом преуспела. А вот неуловимой женской магии в ней не было, таинственного полёта души. Так, наверное. Да-да, так, – объяснял себе Николай.
