Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
каждый выбирает для себя.
Ю. Левитанский
Метро от работы недалеко, но иду я, как всегда, быстро, на перекрёстке возвышается дом – аристократ, оглядываюсь, он салютует окнами. Не мне – солнцу, непривычно оно для Ленинграда, ясных дней в году у нас едва наберётся на пару месяцев. А вот у зданий в городе привычка завидная – быть красивыми.
В нашем коллективе тоже есть привычка, негласная, такие лучше соблюдается, – зайти утром в давно облюбованное кафе. Ответить там на улыбки приятелей, выпить хороший кофе, сказать знакомым, по институту, девушкам, что они лучше всех.
Но сегодня мне некогда, вызванные коллеги из других организаций, наверное, уже смотрят на часы. До встречи с городским начальством остаётся мало времени. Сидим у меня в кабинете, готовимся. Я всё-таки урвал от обсуждения пару минут и нашёл повод заглянуть к Ире, загладить вину, а её нет, в смысле Иры. Ухожу с гостями, встречаю её в коридоре, поздоровался, будто ничего не было. Вернулся только к обеду, зашёл ещё раз, опять её нет, в комнате сотрудники не понимают, что мне на этот раз понадобилось, выдумал какую-то ерунду. В институте появляюсь ненадолго, Иру не вижу, вызвать к себе в кабинет неэтично, её обязательно спросят – зачем. Не хочет она, чтобы подумали, будто начальник домогается, как некоторые выражались. Весь следующий день отсутствовал, понадобился вечером генеральному, забежал в конце работы, собираю документы к важной командировке. Не успеваю как обычно приготовить их вовремя, сколько себя ругаю, а толку нет, ничего не меняется. Хотя сейчас действительно было некогда.
Заглядывает Адик, её завотделом.
– Ты тут?
– Я стал невидимкой?
– Мы идём на фестивальный фильм. Есть билет – Ира отказалась.
– Не до кино мне… а она что?
– К ней бывший муж приходил, их вместе у института видели.
Хлопнула дверь, затих вдали топот ног.
Непрерывно звонит местный телефон, я задумался – не знаю ведь о ней толком ничего… а нужно? Отвечаю генеральному: «Сейчас буду» – и захожу к Ире. На столе рядом с книгой распечатка программы, но взгляд отрешённый. Она машинально теребит воротник кофточки, похоже, задумалась о совсем другом алгоритме, который не сходится, что бы ни делала.
– Привет, – вижу книга лежит вверх ногами… перевёрнутая жизнь, – что-то случилось?
Наверное, не ожидала меня:
– Из загаданного – ничего.
– Из незагаданного приходят одни неприятности.
– Вот и жду.
Слышу в каждом слове вопрос. Сажусь рядом.
– Я пришёл.
Нашёл, что ляпнуть. Явилась – неприятность, до этого мнившая себя удачей. Её рука застыла, взгляд от распечатки не поднимается, книгу она не поворачивает. Может они с мужем решили сойтись. Адик, кажется, говорил, что они в разводе не один год, но и тогда я всё равно – «приятность». Слышно, как у меня в кабинете надрывается телефон, дурацкая пауза затягивается.
– Ирочка, – разрешаю себе впервые так обратиться, – в моей «программе» ошибки не ищи, её нет…К сожалению, вечером еду в Москву.
Распахивается дверь, врывается секретарша: «Бегаю, бегаю, еле нашла, генеральный взбесился». Я поднимаюсь:
– На несколько дней.
Столица временем не балует, как и положено командированным, – некогда. Тем не менее почти с утра набираю Адика якобы сообщить, что всё идёт по плану, хотя никогда раньше по такому поводу не звонил. В действительности же готовлюсь услышать: «Ира увольняется» – не услышал. Здесь похолодало, впопыхах я даже не взял счастливую курточку. Мне предлагают замену – отказываюсь:
– Ничто так не согревает, как надежда, – они, конечно, решили, что я о делах.
Удивительно, но повезло, в Москве справился быстро, дальше нужно в Минск, по этим самым делам, и, совсем некстати, – в Гомель. Зовут, даже не упрашивают, а требуют, приятели ещё по Академгородку, они в Белоруссии недавно обосновались. Москвичи советуют: «Удобнее ночным поездом» – но это ещё один день, есть ли он у меня? По блату сняли чью-то бронь, и я уже в самолётике. Почему ласково? Во-первых, потому что лечу, а во-вторых – это маленький ТУ, под стать ему небольшие облачка. Набираем высоту, внизу разноцветными полями безупречно выложен орнамент, он окружает аккуратные посёлки, блестит под солнцем речка, на берегах приютился лес, красота. В командировке уйма совещаний, запланированных и непредусмотренных встреч, постоянно кто-нибудь опаздывает, кому-то нужно идти в другое место. Ругаешься (про себя), смотришь на часы, всегда стоишь перед выбором: куда лучше в данный момент бежать, чтобы всё успеть и не сломать свои и чужие планы.
В самолёте успокаиваешься – от тебя уже ничего не зависит, даже выйти не можешь. Сижу у иллюминатора, можно расслабиться: ничего не делаю, в командировке, а отдыхаю. Двое, сидящих сзади, продолжают разговор, достают чекушку:
– А долдонил «поездом, поездом».
– Кто знал, что билеты заловим?
– Не тормози, стюардесса нарисуется.
Суёт мне стакан.
– Присоединяйся. Выпьем за взлёт.
– Спасибо. Мне нельзя… а пить нужно за посадку.
Раньше не задумывался, наверное, причины не было, а сейчас вообразил, что летим к Богу глянуть хотя бы издали: красивее у него или нет. Вернусь, расскажу Ирочке, если дождётся.
Только об этом подумал, как сразу стал чихать один мотор, а их всего два. Пассажиры переглянулись, но вроде ничего, продолжает работать. Говорю соседке: «Вчера был дождь, он и простыл». Самолёт, тем не менее, разворачивается, значит что-то серьёзное. Опять переглянулись – возвращаемся. Двигатель снова почихал, почихал и заглох, пилот пытается выровнять одним двигателем – удаётся, летим с креном, но прямо. И недолго.
Чихнул два раза и заглох второй. Смолкло всё, в том числе разговоры. За бортом и в салоне тишина. Успеваю подумать, не к месту, что абсолютная тишина существует. В кино в таких случаях показывают панику: кричат, бегают. В действительности всё не так – осторожный шёпот, его слышат только ближайшие соседи: «Падаем». Голос у всех сразу стал одинаковым – безнадёжным. Шёпот передаётся эстафетой от первого ряда к последнему и затихает. Смотрю в иллюминатор, облачка пока ниже нас, потом рядом, и тут же быстро-быстро побежали вверх. А мы вниз. Страха нет. Состояние не ужаса – обиды. Внутри сжалось от безысходности – ну почему я и именно сейчас? Почему? За что? Ответа не жду, Господа больше не поминаю, продолжаем падать стремительнее.
Паники никакой – тихое, тупое отчаяние. Соседка схватила меня за руку и сжала. Таких глаз в жизни не видел. И в кино. Иллюминатор притягивает словно магнит. Не отрываясь, смотрю вниз. Сейчас получается, что уже вперёд. Машины на шоссе были как муравьи. Становятся больше и больше. Буду чувствовать боль или не успею? Раньше боли не боялся. По-прежнему тихо за бортом и в салоне. На соседей не смотрю, только в иллюминатор. Стали видны сумки в руках у людей на остановке. Они вверх не смотрят, нас не слышно. В памяти промелькнули родители. Сколько не успел для них сделать?.. Слава богу, есть кому позаботиться, сын здесь будет, дочка. А Ира?.. Хорошо, что не стал ей ближе. Зачем такое молодой девушке? Почему-то замечаю, как женщина отделяется от кучки ожидающих и выходит на проезжую часть дороги, в руках у неё букет цветов, она им голосует, к кому-то опаздывает. А я? Я – тут, мы все тут торопимся, и остановить нас некому. Страха нет. Есть безысходность. Сейчас конец. Мысли ушли, не дожидаясь этого конца. Всё закрывает неотвратимо приближающаяся Земля.
