До назначенной встречи оставалось менее двух часов. Человек ни с чем не примечательной внешностью простого конторского служащего стоял в парке Шевченко, недалеко от главного университетского корпуса. Наслаждаясь первыми теплыми и нежными лучами долгожданного весеннего солнышка, он наблюдал за игрой шахматистов. Афанасий Петрович любил шахматы, но в парке играть не решался, только наблюдал. Строго говоря, в парк он приходил с другой целью – привести в порядок свою нервную систему.
По мнению Афанасия Петровича, задумчивые лица игроков создавали особую неповторимую атмосферу творческого покоя, столь желанную для любого практикующего аналитика. Через какое-то время пребывания здесь броуновское движение мыслей Афанасия Петровича останавливалось, бессвязный диалог с самим собой затихал, а факты, документы и события раскладывались в памяти по нужным полочкам.
Особенно, Афанасий Петрович любил наблюдать за игрой двух пенсионеров – завсегдатаев. Поединок между ними был давним и принципиальным, а поэтому интересным и бескомпромиссным. Эти двое как-то особенно глубоко уходили в игру, никого не замечая вокруг. От напряженного поединка двух интеллектов возникало сильнейшее биополе, которое Афанасий Петрович не только ощущал каждой своей клеткой, но и как разряженный аккумулятор, подпитывался от него.
Дом, где должна состояться встреча, находился рядом с парком, на улице Богдана Хмельницкого, бывшая Ленина. Чем меньше времени оставалось до встречи, тем сильнее волновался Афанасий Петрович. И успокоиться, не помогали ни свежий воздух, ни шахматы. Значит, впереди ждет что-то непонятное и необычное, с чем раньше сталкиваться не приходилось.
По сути своей работы Степаненко Афанасий Петрович был кем-то средним между следователем прокуратуры и частным сыщиком. От следователя его отличало отсутствие кабинета, погон, должности и огромная, по меркам МВД, регулярная зарплата. А от частного сыщика – то, что сам Афанасий Петрович не мог выбирать дела, которыми занимался, ему их давали сверху.
Начальство дорожило Афанасием Петровичем и никогда не использовало в бесконечной текучке дел, которая до отказа заполняла все официальные коридоры и кабинеты министерства внутренних дел и Генпрокуратуры. Он исполнял роль глубоко зарезервированной тяжелой артиллерии, которая вводилась в бой, исключительно, когда возникали крупные резонансные дела, от исхода которых зависело количество больших звезд на золотистых погонах или даже фамилия на табличке высокого кабинета.
Афанасий Петрович работал сам, используя как официальные каналы, так и личные. Результатом его работы всегда был отчет. Дальнейшая судьба отчета и фигурантов, которые проходили по делу, его не волновала, что говорило не столько о черствости души Афанасия Петровича, сколько о стойкости эмоциональной системы и мощном социальном иммунитете.
В секретных сводках МВД и Генпрокуратуры он мелькал, как агент «Рафинад». Многие заказчики преступлений, наивно считавшие себя в безопасности, даже не подозревали, кому они обязаны своим попаданием в тюремную камеру.
Но была у «Рафинада» и своя слабость. Он имел устойчивую аллергию к разного рода заказным политическим делам. Руководство знало это, и никогда не втягивало своего лучшего агента в политические разборки, хотя все понимали, что невозможно заранее предположить, куда выведет то или иное уголовное дело.
Как ни банально это прозвучит, но главным козырем Афанасия Петровича была его природная интуиция, то есть способность прислушиваться к слабым голосам из тонкого нематериального мира. У большинства людей непререкаемый голос разума со своей примитивной причинно-следственной логикой заглушает все иные голоса человеческой природы, считая их не съедобными атавизмами. Но иногда встречаются отдельные, как сейчас говорят, продвинутые личности, которые воспринимают иррационализм, как высшую ступень рационализма. Афанасий Петрович был именно таким человеком. Он, как бы постоянно, сам с собой, без видимых логических критериев, играл во всем известную детскую игру «тепло-холодно».
Довольно часто случалось так, что идеальная, годами отшлифованная логика заводила его в тупик, и тогда Афанасий Петрович умел отключать разум, вернее не сам разум, а его доминирующее начало в своем сознании. После чего, сам не зная почему, он шел в те или иные места, говорил с людьми, читал газеты или еще раз просматривал уже имеющиеся в наличии документы. При этом время для Афанасия Петровича фактически останавливалось. И только тогда, когда масса зерен, таким кропотливым и необычным способом отделенная от плевел становилась критической, разум мгновенно выстраивал единственно правильную логическую цепь с идеально выверенной причиной и следствием.
Когда-то давно, в юности, Афанасий Петрович увлекался математикой, поэтому каждое порученное ему дело он рассматривал, как теорему, доказательство которой должно быть без сучка и задоринки.
Но удивительней всего то, что отсутствие жестких сроков и регулярной отчетности приводили к максимально быстрому и эффективному результату, за что руководство особенно ценило своего агента.
Человек, с которым должен встретиться Рафинад был из Москвы, и не просто из Москвы, а из федеральной службы безопасности. Если отбросить патетику и словесную риторику вчерашней речи замминистра обращенной к Афанасию Петровичу, то станет ясно – агент Рафинад, на правах аренды, передавался российским спецслужбам. Такого в его практике еще не было!
Когда-то, во времена Советского Союза Афанасий Петрович часто сталкивался с московскими коллегами, в том числе и людьми из ГБ. Он прекрасно знал, какими огромными материальными и людскими ресурсами обладает Москва и особенно ее, святая святых, – госбезопасность. Что ж могло случиться в первопрестольной? Каков уровень происшествия, если Кремль опустился до унизительных просьб? А то, что просили, и просили именно за него, Афанасий Петрович не сомневался.
Москва всегда смотрела на Киев, как на провинцию, даже с учетом того, что треть руководящего состава бывшего Советского Союза это выходцы с Украины. И если в те времена достаточно было издать директиву, то сейчас, после распада Союза приходилось просить, что само по себе непривычно и довольно неприятно.
Времени до встречи оставалось все меньше и меньше, но Афанасий Петрович продолжал внимательно наблюдать за игрой. На шахматной доске у черных появился реальный шанс дать мат в два хода. Афанасий Петрович давно заметил этот мат, но ему хотелось узнать, видят ли его черные. Он еще раз глянул на часы, потом на доску и улыбнулся: первый из двух ходов черные сделали правильно.
