«Главное следственное управление города Невербина продолжает расследование уголовного дела по факту убийства депутата Госдумы Игоря Столыпко. Напомним, что убийство произошло третьего января две тысячи четвёртого года. Неизвестный в маске в упор расстрелял депутата в тот момент, когда тот выходил из автомобиля у подъезда собственного дома. Судя по всему, преступник дожидался его…»
«…где я его повесил, серый в ёлочку, из Мосторга… Во-о-от он, мой пиджачок… висит… Щас я вам покажу, где я проживаю, а то врываются… вот есть… Москва, третья улица Строителей, дом двадцать пять, квартира двенадцать…»
– Мама! Включи обратно новости!
– Бог ты мой, чего так кричать-то? Сейчас… какой канал был? Этот?
«…от комментариев отказался, сославшись на тайну следствия».
– Ну вот, Здравина по центральному показывали, а я пропустил всё, – молодой человек с укором посмотрел на мать.
– А ты его знаешь, что ли?
– Здравина? Конечно! В смысле его каждый уважающий себя журналист в Невербине знает! Майор Здравин – старший следователь по особо важным делам. Прирождённый сыщик, настоящий Шерлок Холмс! Спорим, он дело Столыпко в два счёта раскроет?! Вот бы у кого интервью взять! Эх, жаль, он нашего брата на дух не переносит…
– А что так?
– Ну ты, мам, даёшь! Это же во всех газетах было! Он тогда ещё в Москве работал, тоже следаком был. Так там один журналюга про него такую статью накатал! Такой скандал раздули! Якобы Здравин ни в чём не повинного человека в тюрьму засадил. Как же его звали? Поляков или Пыляков? Не помню. Ну так вот, этого Полякова за убийство взяли, и взяли чуть ли не с поличным, все факты налицо! А этот журналюга из него жертву сделал. Ну, и Здравин, конечно, в роли главного злодея.
– В самом деле невинного обвинили?
– Ну что ты, мам?!! Я же говорю, там все факты были… доказательства. В следственном потом разобрались, конечно, Полякова этого всё равно посадили, но осадок остался, вот Здравин к нам и подался. Уже три года здесь, такие дела раскалывает! И, главное, как красиво!
– Напиши про него хорошую статью.
– Ой, мама-мама, ничего ты не понимаешь в нашей работе… Про Здравина и все его дела пишет Бублик. Он же у нас ведущий репортёр! А я так, что перепадёт… Сегодня, кстати, поеду в детдом «Солнышко», редактор сказала к четвергу подготовить материал про рождественские ёлки в детских домах. Веселуха! – молодой человек состроил недовольную гримасу, отчего совсем стал похож на мальчишку.
– Ну, во-первых, не Бублик, а Бубликов. Тем более что он старше тебя раза в два. Во-вторых, писать про детские дома – это тоже неплохо, тут уж как напишешь. В-третьих… а в-третьих, иди завтракать! Уже остыло всё, пока ты своего Шерлока Холмса разглядываешь!
– Что на завтрак? – живо поинтересовался молодой журналист.
– Каша рисовая.
– Каша… – разочарованно протянул он. – А колбасы нет?
– Нет.
– Я видел в холодильнике палку сервелата, – светлые брови неугомонного лукаво взметнулись. – А ещё там кусок буженины лежит.
– И откуда ты всё знаешь? – мать нарочито нахмурилась, глядя, как сын строит ей рожицы. – Это для завтрашнего рождественского ужина, к нам тётя Римма с дядей Петей придут и Кауровы… Ладно, садись, сейчас отрежу. Тебе чего: буженины или колбасы?
– И того и другого. И побольше!
Мать ласково потрепала копну его светло-пшеничных волос и направилась к холодильнику.
Ваня был её единственным сыном, единственной радостью, он был всей её жизнью. Отец ушёл от них, когда Ванечке исполнилось пять лет. Ушёл и больше не появлялся. Но Вера Николаевна (так звали эту приятную во всех отношениях женщину) зла на бывшего мужа не держала. Она считала себя счастливой уже только потому, что у неё был Ваня.
Несмотря на то, что Ванечка (она звала его только так) рос единственным ребенком одинокой женщины, его нельзя было назвать избалованным. Стрельцовы жили небогато – Вера Николаевна работала в центральной городской библиотеке, а там зарплата не впечатляла большими размерами. Правда, случались и дополнительные заработки – мать-одиночка писала под заказ рефераты и курсовые по литературе, так что во времена университетских сессий Стрельцовы могли побаловать себя разными вкусностями и внебюджетными походами в кино.
Ванечка был ласковым и жизнерадостным ребёнком, мать очень любил и уважал, во всём помогал ей. Когда подрос и поступил в университет, тоже стал подрабатывать: то сторожем устроится, то рефераты, как мать, однокурсникам пишет. Надо сказать, Вера Николаевна его стремления к заработку не одобряла. Она считала, что Ванечке не стоит отвлекаться от учёбы, и прочила ему будущее великого журналиста.
Мать с детства прививала Ване любовь к литературе, очень радовалась, когда он начал писать свои первые детские стишки и сказки. Однако скоро она поняла, что великого писателя из Ванечки не получится, да и время сейчас не то – писательский труд ценится мало. Поэтому, когда Ваня вдруг увлёкся журналистикой и изъявил желание поступать на журфак, Вера Николаевна обрадовалась, решив, что на этом поприще её мальчик уж точно займёт пьедестал почёта.
Учёба Ване давалась легко, ему нравилось учиться, нравилось познавать секреты того дела, которому он собирался посвятить всю свою жизнь. Ванечка серьёзно относился к избранной профессии и собирался стать таким же известным, как Андрей Лошак, Дмитрий Быков или Владислав Листьев (но без столь печального конца, разумеется). В своих мечтах он издавал разгромные статьи, расследовал громкие преступления и даже выпускал в эфир собственную телепередачу.
Писал он, кстати, действительно неплохо. Преподаватели хвалили его и после окончания университета дали хорошие рекомендации в местную газету «Невербин Сегодня», где Ванечка трудился уже почти полгода. Да только задания ему поручали какие-то несерьёзные, детские (и в прямом, и в переносном смысле): осветить юбилей местного театра кукол «Аистёнок», или взять интервью у представителей питерской цирковой труппы, заехавшей в город, или вот, как сейчас, про новогодние праздники в детских домах статью написать. Не о том мечтал Ваня, а о чём-то горячем, захватывающем, быть может, даже кровавом. Что ж поделаешь, он был молод, неопытен и, как большинство смертных, тщеславен. А на детских домах славы не завоюешь. И Ванечка терпеливо ждал своего звёздного часа, внимательно вглядываясь в окружающий мир.
– Ма, как гумаешь, Стагушка сегоня заведётся? – дожёвывая последний бутерброд, спросил Ваня и подошёл к окну.
Он прижался лбом к стеклу, пытаясь разглядеть стоящий внизу гараж-ракушку, одиноко сгорбившийся под тяжестью снега. Там, внутри гаража, дремала его Старушка – потрёпанные жизнью «Жигули», доставшиеся Ване ещё от деда. Машина удивляла окружающих уже самим фактом своего существования – такая древняя она была, – но бегала резво, ибо Ванечка тщательно ухаживал за ней. Можно сказать, что он искренне любил эту машину. Во-первых, это была память о деде, а во-вторых, машина для журналиста – что ноги для волка. А волка, как говорится, ноги и кормят.
