Завершая бег по небосклону, белый шар остывшего солнца устало коснулся чахлой растительности вдоль дороги, когда странное средство передвижения, в последний раз тяжело охнув на ухабах, с облегчением вкатилось на пятнистую рябь мазутных ошмётков, с трудом напоминавших остатки асфальта. Опытный глаз специалиста и тот лишь с большими сомнениями мог бы определить в этом четырёхколёсном сооружении истинную модель автомобиля. В немыслимом симбиозе агрегатов, узлов и деталей машин зари автомобилестроения гордо витал дух авантюризма, отчаянной фантазии и безденежья владельца.
«Лесснер»?.. «Руссо-Балт»?.. «Нами»?.. «Ким»?.. – заметались б вы в догадках и почти не ошиблись бы, ибо в автокентавре присутствовали многие реликты пращуров родных дорог: остов, то есть чудо-кузов всё же навевал ассоциации о дивной «эмке», однако металлокожаный верх был исполнен в стиле ампир и, очевидно, когда-то непринуждённо откидывался назад на багажник.
Итак, конечно, это был кабриолет. Сколько романтики в одном звуке этого слова!
Между тем сейчас автомобиль был наглухо задраен. Более того, чихнув несколько раз, мотор почти смолк, и машина притихла, окутавшись облаком дорожной пыли. Экипаж его – водитель и пассажиры на заднем сиденье – признаков активной жизни или желаний выбраться наружу явно не подавали.
Однако это продолжалось недолго. Как ни было благостно ощущение покоя после, должно быть, многочасовой тряски, молодой человек, дремавший на заднем сиденье рядом с очаровательной блондинкой, шевельнулся первым, поднял голову со спинки, приоткрыл дверку и осмотрелся. Он даже выпрыгнул на землю, видимо, всё ещё не веря своим глазам, размялся, оправил светлый костюм и попинал колёса, а затем, обойдя машину кругом, изобразил нескрываемое восхищение.
– А что, Аркадий! – поманил он водителя. – Похоже, ты выиграл пари. С меня два пива.
Автомобиль не развалился в пути, наоборот, он достиг желаемого пункта, именуемого районным центром, о чём свидетельствовала металлическая табличка на видавшем виды скромном столбике, и двигатель, подтверждая это, мирно всхлипывал, передыхая на холостых.
Отворилась дверка водителя и внушительного вида атлет, не спеша поправив странноватый убор на голове, похожий на заграничное кепи, солидно произнёс:
– Не было сомнений, мой дорогой Данила. Ты бы, дружище, побеспокоился о выполнении условий.
И он хмыкнул, потеребил рыжие усы, невольно разбудив большую яркую птицу на своём плече. Вздрогнув и склонив голову, та зорко поозиралась по сторонам, но тактично промолчала, посчитав излишним раньше времени подымать шум.
Между тем к машине сбегалась местная пацанва, среди которой выделялся вожак в огромной отцовской фуражке, тёплом не по погоде полушубке и безразмерных резиновых сапогах.
– Пожалуй, – ничуть не печалясь, согласился Данила, шутя надвинул фуражку на нос разинувшему рот «гаврошу» и заглянул в салон к блондинке, притворно не открывавшей глаз.
– Спит Очаровашка, не булгачь, – остерёг водитель. – Укачало без привычки. Первый раз в такую даль!
– Первый раз в жизни, – кивнул наш герой, – однако попробуем проверить, – и он коснулся щеки подружки.
Нежные губы блондинки шевельнулись в белозубой улыбке так, что не поцеловать их было просто грех, и это мгновенно было исполнено. Капризный маленький носик тут же сморщился:
– И это всё, дорогой?..
Данила рванулся в салон, и автомобиль будто подбросило счастливым женским визгом.
– Ребята! – завозился на своём сиденье Аркадий. – Перепугаете публику. Глядите, набежали, словно воробьи.
Птица на его плече тоже проявила тревогу, но парочка, забывшись в объятиях, не обращала на них никакого внимания.
– Пардон, уважаемые, – не стерпел Аркадий и выбрался из кабины.
– Пар-р-рдон! Пар-р-рдон! Пар-р-рдон! – разоралась птица и вылетела вслед.
– Цирк! Цирк приехал! – завопила пацанва, а к усевшемуся на капоте попугаю тут же сунулся с палкой колоритный «гаврош».
– Дядя, – не сводя с птицы восхищённых глаз, дёргал он за полу плаща водителя, – она говорит по-человечьи?
– О святая простота! – атлет отобрал палку, собрался её подальше закинуть, но оглядев галдящих мальчишек, передумал. – Друзья мои, увы, это не цирк. Хотя, – он обернулся к спутникам, выбравшимся из кабины, потеребил попугая за хохолок, – почему бы мне не тряхнуть стариной, Данила?
– Валяй, – улыбнулся тот. – Побалуй публику. Заодно заработаешь на ужин.
Аркадий враз засветился неведомым обаянием, озорно скинул кепи на капот, разбросав по плечам длинную, тоже рыжую, как усы, шевелюру, сбросил лёгкий плащ и, грациозно изогнувшись, отвесил поклон пацанве. Та облепила его со всех сторон, но он сделал жест рукой, в которой была палка, и расширил круг. Попугай послушно взлетел над ним, а когда Аркадий, ловко установив палку себе на лоб, запрокинул голову и опустил руку, уселся на палку как на насест и гаркнул что-то несусветное. Ему явно доставляло удовольствие купаться в восхищениях ликовавших зрителей. Аркадий с успехом несколько раз повторил трюк. Незаметно набежали зрители повзрослей.
– Тре бьен, тре бьен! – Повторял и повторял трюк Аркадий, весело покрикивая: – Оплее! Ферме, ферме![1]
Зрители восхищенно аплодировали, пацанва орала, «гаврош» свистел. Артист последний раз подкинул палку, раскланялся, попугай важно разместился на капоте машины. Очаровашка, не сдерживаясь, бросилась обнимать атлета, важно пожал ему руку и Данила:
– Спасибо, старик. Не теряешь формы.
– Не остаться ли мне с вами? – расчувствовался Аркадий. – Буду подрабатывать на первых порах. Пока у вас заладится?..
– Нет, – оценил шутку приятеля Данила, – цирк мы им не обещали. Так, дружок? – он обнял блондинку и заглянул ей в глаза.
– Постараемся, – отважно отвечала та и совсем серьёзно добавила, кивнув в сторону лилово-синей полоски заката, прочно завладевающей горизонтом. – Подумать бы о ночлеге, мальчики.
– А вот сейчас мы всё и узнаем, – присел к «гаврошу» Аркадий, возвращая ему палку. – Как нам добраться до прокуратуры, малец?
– Я вас провожу, если хотите, – надул тот губы.
– Обиделся?
– Мне в школу на следующий год, какой я малец… – отвернувшись, буркнул тот.
