– Видите ли, Майкл, – задумчиво сказал Нелсон Грин, наблюдая за тем, как внуки кувыркались в бассейне, выложенном красным туфом, привезенным из Турции, – всякое ощущение верно, как ощущение. Другое дело – суждение об ощущении. Оно может быть истинным или ложным… Я запомнил лекцию профессора Митчела, вы еще тогда были ребенком, а не заместителем директора центрального разведывательного управления… Митчел говорил, что если весло, погруженное в воду, кажется сломанным, то ощущение в этом случае верно, поскольку наблюдающий испытывает именно это ощущение. Но если в силу этого он станет утверждать, что весло действительно сломано, то суждение окажется ложным… Ошибки людские, дорогой Майкл, заключаются не в ложных ощущениях – бог с ними, с ощущениями, – а в ложном суждении…
Нелсон Грин прищурился, глаза его, маленькие, словно капельки воды, были спрятаны под седыми бровями; на заседаниях Наблюдательного совета его корпорации «Ворлд’з дайамондс» секретари и стенографисты никак не могли понять – смотрит старик или спит с открытыми глазами.
Майкл Вэлш улыбнулся:
– Значит, мое ощущение, что земляника, которую нам сейчас давали, пахнет травами Техаса, верно?
– Это не ощущение. Это суждение, Майкл, и суждение ложное. Земляника, которую нам давали, не может пахнуть травами Техаса, там еще холодно; она пахнет Африкой, мне теперь приходится гонять самолет не в Нагонию, а в Луисбург, а это плохо, потому что земляника там дороже на сорок семь центов и расстояние на сто девяносто два километра дальше, это лишнее горючее, а оно стоит денег.
– Не разоритесь? – спросил Вэлш.
– Могу, – в тон ему ответил Грин. – Крах начинается с цента, а не с миллиона.
– В какой мере вы можете подействовать на Пентагон?
Грин отхлебнул глоток жасминного чая, спросил насмешливо:
– Вы имеете в виду доставку земляники на их транспортных самолетах? Думаю, подействовать можно. Но подо что? Есть идеи?
– Есть. Но мне необходима поддержка Пентагона.
– Этот вопрос мы решим. А государственный департамент? С ними обсудили ваши соображения?
– Рано. Их надо включать в последнюю очередь, иначе возможна утечка информации. Наши дипломаты стали много пить… Профессиональная болезнь – цирроз печени, я исследовал заключения врачей, выборочно, по трем нашим посольствам: семьдесят процентов чиновников – хронические печеночники…
– Не хитрите, Майкл, не надо. Вы прекрасно знаете, что мои интересы небезразличны нескольким славным парням из государственного департамента; если я потерял в Нагонии что-то около трехсот миллионов, то они расстались с парой сотен тысяч, а для них и это – деньги…
– Нелсон, поверьте, государственный департамент сейчас включать еще рано. Если мы сделаем то, что планируется…
– Не спорьте со стариком, – перебил Грин. – Посол по особым поручениям мой акционер, и он будет говорить то, что ему напишут в моем секретариате. Не отказывайтесь, Майкл, это неразумно. Лучше скажите-ка мне, что у вас за наметки, быть может, я смогу вам пригодиться – хотя бы в качестве советника.
– Наметки занятные. У нас есть агент в Москве. Весьма информированная личность. Следовательно, мы планируем не в темноте, мы имеем возможность рассчитывать свой ход, зная возможный встречный ход Кремля. Понимаете? Такого агента у нас еще ни разу не было, Нелсон, поэтому я убежден в успехе.
– Постучите по дереву.
Вэлш постучал пальцем по голове.
– Лучшая порода, – сказал он. – Словно кедр… Так вот, поскольку мы имеем такого человека, удар надо нанести как можно раньше, мы всегда проигрывали оттого, что были лишены суждений – сплошные ощущения.
– Неплохо вывернули, – заметил Грин. – Во всем люблю законченность, а высшая форма законченности – круг. Что я должен обговорить с Пентагоном?
– Необходимо, чтобы флот был передислоцирован к берегам Нагонии в тот день и час, когда начнется наша операция. Необходимо, чтобы авиация была готова к переброске туда десанта – тысяча человек, не более того, зеленые береты умеют работать четко и точно. Это все.
– Если я понял вас правильно, вы вводите флот и авиацию на последнем этапе? Акция устрашения, так?
– Так.
– Посол по особым поручениям, в котором заинтересован я лично, будет включен немедленно?
– Я бы не хотел этого, Нелсон, но если вы настаиваете…
– Спасибо. Когда это может произойти?
– Через две-три недели.
– Администрация финансирует предприятие?
– Вы же знаете их – крохоборы.
– Что ж, я готов купить акции ЦРУ миллиона на полтора, – усмехнулся Нелсон Грин. – Даже на два: слишком явной становится тенденция на сотрудничество с Кремлем. Вена… ОСВ-2… Так что полагаю, ударить в Нагонии – целесообразно. Хотите еще земляники?
– С удовольствием. Только нагонийская мне нравится больше – a propos…
«Джордж Грисо на фотографиях кажется очень высоким – это неправда. Он небольшого роста, очень худощав, но, несмотря на это, малоподвижен – голову поворачивает осторожно, словно опасаясь увидеть что-то жуткое.
Когда я сказал ему об этом впечатлении, Джордж Грисо медленно, преодолевая неведомую и невидимую тяжесть, ответил:
– У вас правильное впечатление, потому что я только год как снова научился ходить. Всякое резкое движение не просто приносит мне боль, – я боюсь свалиться в госпиталь, а по нынешним временам я не имею на это права.
И он рассказал мне, отчего всего лишь год назад снова научился ходить.
– Во время партизанской войны, когда победа народа ни у кого уже не вызывала сомнений – мы наступали на столицу стремительно, – епископ Фернандес прислал мне письмо: он предложил встретиться в моей родной деревне, он готов был приехать туда один, в любое время, и попробовать договориться о поэтапной передаче нам власти.
Мы обсудили этот вопрос на заседании Бюро: все-таки Фернандес раньше занимал позицию нейтралитета, а это не совсем достойная позиция для служителя церкви Христовой, которая призвана быть на стороне бесправных и обиженных. Тем не менее я настоял на встрече: мне казалось, что Фернандес должен помнить о своем детстве, о том, как и ему пришлось испить чашу унижений, пока миссионеры не увезли его, маленького негритенка, в Рим.
Мой брат Хулио поднял батальон охраны и передислоцировал его к месту встречи – мы понимали, что колонизаторы знают об этом послании, от них можно ждать всего, даже если учесть, что Фернандес был честен в своем желании добиться мира.
Он и был честен, как оказалось.
Но в мою деревню – ночью, часа за два перед тем, как из джунглей вышел батальон Хулио, – высадились командос. Они собрали всех жителей, спросили, кто самый маленький, им назвали новорожденную Роситу, и они прокололи ее штыком на глазах у людей. Потом они увели половину жителей в лес, а оставшимся сказали, что, если те промолвят хоть слово о том, что они – рядом, все семьдесят заложников будут убиты.
