Как ни странно, жизнь пошла дальше. Сама Вейка никакими талантами и способностями не обладала, хотя отец с матерью из этого трагедию не делали, но самой девушке было неловко, что она подводит семью. Зато способностями обладал младший брат. Только сейчас ему восемь лет, и где он — Вейка не знала. Куда забрали, зачем, жив ли?
Допросы матери и соседей подтвердили: она не экзорцист. Девушка всю жизнь занималась наукой, которая давалась ей легко, она и в институт поступила учиться, как простой человек. Возможно, именно это и стало причиной снисхождения новых властей: без способностей, в политике не замарана, открыто не сопротивляется… Но — из неблагонадёжной семьи, дочь обманщика, лишённая сразу и фамилии, и статуса, и дома. Так что лесоповал — это самое достойное такой дурёхи место. А и сдохнет — не велика беда. Первые дни прошли чёрной пеленой: ранний подъём, каторжная работа, от которой отваливаются руки и начинают гноиться ноги. Плохая еда, неудобная лежанка…
Через три дня лежанка стала удобной. Ведь можно лечь и лежать, просто лежать. И не зудят над щекой комары, налетая тучей, не хрустит под сапогами грязь, в которую превратилась лесная подстилка, не надо надрываться, помогая лошади протащить застрявшее бревно… А через неделю жизнь вошла в колею. Вот только одно было невозможно исправить.
Она — женщина. А вокруг — мужики. Первые дни её не трогали, присматриваясь. Потом начались намёки. Сначала — робкие. Потом — прямые. А потом и вовсе пошли приставания. Нет, пока вокруг был коллектив — мужики стеснялись друг друга и держали себя в рамках. Но стоило отойти в сторонку… А её как специально поставили на доставку поваленных стволов. Производство автомобилей и техники то ли остановилось, то ли они были нужны в других местах, но возле их горы один-единственный грузовик забирал собранные стволы, наваленные вручную на прицеп, и утаскивал туда, за пределы леса. Сейчас её даже не интересовало: куда? По пути от всё удаляющейся вырубки до настоящей дороги, куда может проехать грузовик, может случиться всякое… И случалось. Поначалу Вэйка просто отнекивалась. Потом пыталась прятаться. Пыталась выглядеть максимально некрасивой и непривлекательной. Но разве мужиков останавливают такие мелочи? И однажды она получила в лицо. Кулаком. Это было мало того, что больно и обидно. Это был конец. Вэйка понимала, что если хоть раз её добьются, то дальше — всё. Она будет служить подстилкой всем лесорубам, и пусть для женщины это не самая страшная беда, но дочь экзорциста просто не хотела себе такой судьбы. Пусть убьют и надругаются над трупом. Как ей удалось сбежать в тот раз она сама не поняла. Удалось. Зато следующий… Что ж, ладно. И на обеде Вэйка зашла на кухню, взяла со стола нож и вышла в обеденный зал. Стук ложек и разговоры постепенно стихли, все обедающие уставились на женщину, снимающую перед всеми рабочую куртку и майку. Вэйка стояла с обнажённой грудью, показывая себя всем этим мужикам, и держала в руке нож. Дождавшись, когда шум стих до приемлемого, девушка громко объявила.
- Я понимаю, что вы хотите моего тела. Вы — мужики. Но я вас не хочу. Никого. Ни одного. Но если вы очень меня хотите, то я сейчас, прямо здесь, прямо перед вами зарежусь. С моим трупом можете делать, что хотите. Хоть в рот, хоть в жопу, хоть куда. Начинать?
Она отвела нож в сторону, направив лезвие на себя… А сама отрешённо думала: что она сделает, если ей сейчас скажут «Давай!»? И вдруг с той же отрешённостью поняла: ударит. Помедлит секунду и ударит. И не особенно важно даже, умрёт она мгновенно или чуть позже, но этим уродам — не достанется!
Повезло. У мужиков упала пелена с глаз, её дружно заверили, что больше не повторится, чтобы не делала глупостей… Только потом было стыдно ещё два дня. А потом всё вошло в норму. Больше на неё никто не покушался, делали вид, что представления в обеденном зале никто не видел, а большего и не надо.
Вот только мужики тоже менялись. Появлялись новые, иногда — на два-три дня. Иногда — надолго. Но кто за этим следит? Иногда на Вэйку накатывало (особенно в эти дни) — и хотелось умереть. Зачем, зачем она тащит очередной ствол? Зачем представляет себе общую площадь видимых срезов на прицепе? Зачем рассчитывает усилие, затраченное лошадью на протаскивание пяти-семи-метрового бревна на расстояние в шесть километров? Кому нужны закономерности ветвления грабов и буков, объём заготовленного, энергетическая ценность, процент зольности и количество разрушенных экосистем? Она училась… ради вот этого? Ради этого мама с папой лелеяли дочурку, ругали, наказывали, заставляли есть рисовые колобки и прятали сладости? Мама, папа, это всё совершенно не важно! Важно то, что вот сейчас ни ты, ни ты не сможете обнять свою Вэйку, и она тоже не сможет… Так, стоп слёзы. Вернуться с лошадью на лесоповал, закинуть верёвку, затянуть петлю, набросить постромки… Вэй, милая! Пошла! А кому легко?
А вечером — разнуздать лошадку, обтереть шкуру, насыпать овса, поужинать, и — гигена! То, чего не хватает ей больше, чем свободы, папы и мамы! Просто помыться среди мужиков — это задача неимоверной трудности. Знаменитая «задача трёх тел» меркнет перед ней. Та хотя бы имеет численное решение при некоторых изначальных условиях, а какое решение грозит девушке в чисто мужском коллективе? Тоже численное… А душ для женщин отдельно не предусмотрен!
Но жизнь течёт, это всё суета, и проблемы решаются. Решилась же проблема мужиков? Решилась и проблема душа. И месячные проблемы воспринимались мужиками с пониманием. Даже её столь категорический отказ вызвал какое-то уважение в суровых мужских сердцах. Теперь ей уступали душевую, смешно пытались сдерживать язык в её присутствии, защищали друг перед другом. Но осталась самая серьёзная задача. Зачем жить дальше?
Жизнь — удивительнейшая вещь! Она может оказаться плохой, невыносимой, просто не нужной. Но усилие, необходимое, чтобы с ней расстаться — иногда превышает возможности организма. В результате очень странная ситуация: жизнь не нужна, но и перестать жить — тоже тяжело. Поэтому плывёшь по течению, не особенно заботясь об окружающем. Вся эта грязь, насекомые, постоянно сбитые пальцы, грубые мужики вокруг, уменьшающийся лес — само по себе, ты — сама по себе. Иногда даже кажется, что если бы она тогда разрешила пользоваться её телом — было бы даже лучше. Но мысль быстро проходит, как неважная. Разрешила, не разрешила… Какое дело? Кому будет лучше? Им? Не впечатляет. Ей? Ей без разницы. Кроме таскания брёвен на лесоповале уйма других занятий. Стирка, погрузка, разгрузка, уборка, ремонт одежды, разговоры… Как бы ни хотелось ей уйти и спрятаться — а приходилось сидеть со всеми, слушать, иногда и самой хотелось что-нибудь сказать. Потом было стыдно: ведь собиралась просто посидеть, молча, и вдруг вылезла со своим дурацким, никому не интересным мнением… Но её слушали! Слушали, иногда задавли вопросы, иногда пытались одобрить, похвалить. Душа дёргалась и снова пряталась в кокон. Нет, я не хочу всего этого…
