Проклятие морфид
1
Прохладную тишину однокомнатной квартиры по улице Дзержинского дом сорок три разорвал телефонный звонок.
Старый мобильник вибрировал на ночном столике у самого края, одновременно проигрывая оглушительную дребезжащую мелодию и рискуя вот-вот сорваться на пол.
Елена Андреевна стоит в отделанной деревом рубке океанской яхты, с восторгом наблюдая как она, слегка подпрыгивая на подводных крыльях, мчит по серебристой глади Средиземного моря. Мощное стальное тело лодки то приподнимается из воды, то вновь погружается, – она летит словно морская птица, оставляя позади себя широкий пенистый след. Удерживая лакированный руль одной рукой, Елена Андреевна тянется к большому медному колокольчику над головой, который беспрестанно звенит, откликаясь на мощную вибрацию дизельных двигателей…
Телефон подобрался к самому краю, мгновение она разглядывала его спросонья, пытаясь понять, как вместо колокольчика появился мобильник, а белоснежная лодка с капитанской рубкой и лакированным рулём превратилась в исцарапанную прикроватную тумбочку. Она протянула руку в тот момент, когда телефон как стойкий оловянный солдатик топориком рухнул вниз.
– Черт! – вырвалось у нее, – Успела.
Номер звонящего Елена Андреевна видела впервые: странный ничего не говорящий набор цифр, будто звонили из-за границы. Она посмотрела на время. Три часа двадцать две минуты утра. Полчетвертого. Какой нормальный человек будет трезвонить в такую рань? Скорее всего, ошиблись номером или же надоедливый робот-информатор продиктует ненужное рекламное сообщение.
Она взглянула на зеленую иконку кнопки “Ответьте” и подумала, что если выключить звонок и закрыть глаза, то можно снова вернуться в океан, на волшебную лодку. Прямо сейчас. В одно мгновение.
Но палец сам, помимо ее воли, нажал на кнопку, соединяя с непрошеным собеседником.
– Алло, – сказала она в пустоту.
В ответ что-то прохрипело. Потом послышался удар, невнятное бормотание.
– Да. Алло. Алло. Мама? Это… ты?
Елена Андреевна привстала с кровати. Лёгкий холодок змейкой пробежал между лопаток.
В горле тотчас пересохло, она была настроена высказать собеседнику праведное возмущение столь ранним (или наоборот, слишком поздним) звонком, но вместо этого с трудом произнесла:
– Олег? Это ты? Что с твоим голосом?
Дрожащей рукой Елена Андреевна нащупала перекрученный провод от миниатюрного торшера, дотянулась по нему пальцами до выключателя, щелкнула кнопкой. Маленькая комната осветилась бледным желтоватым мерцанием.
– Мама, это я. Это я, Олег. Мама… – он говорил сбивчиво, длинное обволакивающее эхо сопровождало голос, отчего тот казался далеким и странным. – Только, пожалуйста, не перебивай… Я, кажется, убил человека… – От этих слов она отшатнулась, как-будто ее с ног до головы окатило ушатом ледяной водой, отвела телефон от уха, вновь взглянула на номер. Нет, неизвестный. – Мама? Мам! Мне очень нужны деньги, иначе посадят. Они сказали, что отпустят меня и уничтожат улики, если будут деньги. – В трубке раздались всхлипывания, удары, шорохи, треск.
– Олег? Олег, что ты..? Где ты?
Она не могла понять, как средиземноморская идиллия вдруг сменилась на вязкую и страшную реальность.
Олег… где Олег? В голове у нее помутилось, заплясали предательские черные кляксы, она не могла понять, в каком месте сейчас должен находиться Олег: дома? С женой и детьми? Он женат? Господи… винпоцетин… или как его… пирацетам давно пора пить, она все откладывала, считая, что память ее не подведет, но в этот критический момент она не могла вспомнить вообще ничего.
ВООБЩЕ. НИ ЕДИНОГО СЛОВА. НИ ЕДИНОГО ОБРАЗА. Такое бывает, когда резко просыпаешься, и не понимаешь, где оказался, мозг продолжает прокручивать яркие картины из сна, они гораздо ближе, безопаснее, надежнее и сознание всеми силами отказывается воспринимать то что вдруг пришло им на смену.
Память, соскальзывала в пропасть как альпинист без страховки – шлепая ладошками по ледяной отвесной стене, она летела в бездну с нарастающей скоростью, – будь у нее хоть какая-то зацепка, своего рода “ледобур”, она бы вколотила его в хлипкие стены воспоминаний со всей слепой яростью.
Хоть одна зацепка! Дай мне чертову зацепку!
Но перед глазами стояло лицо Олега и больше ничего.
Олег в опасности! О чем еще нужно знать, чтобы заставить тебя действовать?
Внезапно Елена Андреевна так сильно испугалась, что ноги, которые держали ее возле тумбочки, предательски подогнулись и она осела на кровать беззвучно охнув. Самое ужасное – потерять память в такой момент, когда единственный сын в опасности, а ты даже не помнишь, где он может находиться.
Соображай, Елка! Она называла себя Елкой в сложные минуты отчаяния или важных внутренних переговоров с собой, впрочем, Елкой была не она сама, а ее альтер эго, – та, которая принимала решения за Елену Андреевну, подменяя и дублируя ее. Порой Елка включалась сама по себе, просто так, иногда сама Елена Андреевна начинала монолог, а Елка подключалась, выдавая совершенно спонтанные, неожиданные и подчас неприемлемые с точки зрения Елены Андреевны советы. Елка грубила, издевалась, ерничала, хамила и вполне могла расхохотаться глядя на труп в телевизионной криминальной хронике.
– Я убил, убил мама. Случайно, я не виновен, по сути, он сам упал… Нужно двести тысяч…
– Боже… – прошептала Елена Андреевна. Но у меня нет…
– У тебя есть, – сказала Елка. – Но мы их не отдадим.
– Мама, меня хотят отдать родственникам на расправу! Они хотят самосуд.
Елена Андреевна встала. Телефон дрожал в ее руках.
– Олег, что ты такое говоришь? Какой самосуд? Где ты? Скажи, я приеду сейчас. Ты в милиции? Я позвоню Геннадию Петровичу, он решит…
– Мама, я в доме убитого, – прервал ее Олег. – Никакого Геннадий Петровича. Тут следователь и родственники в соседней комнате. Они хотя…
В трубке что-то лопнуло, раздался резкий удар, потом крик, звон разбитого стекла, треск разрываемой ткани.
– Спаси! Родная! Спаси! – закричал Олег.
Елена Андреевна метнулась к шкафу, на ходу одевая теплые вещи. Несмотря на летнюю ночь, возможно ей предстояла долгая нервная прогулка.
“Куда бежать? Кому звонить?” – мысли накатывали одна на другую, разбиваясь о леденящий ужас происходящего.
Где-то внизу на улице завыла собака. Ляпнула дверь подъезда.
По её телу пробежала волна крупной, сотрясающей до основания дрожи.
Внезапно она остановилась у старинного серванта, набитого фамильным хрусталём, книгами, раковинами и безделушками из дальних путешествий. На второй полке, закрывая третий, четвертый и пятый тома Булгакова, стояла полароидная фотография, откуда, улыбаясь, смотрел Олег, ее единственный сын. Одной рукой его обнимал смуглый, чрезвычайно худой, жилистый человек, на шее которого висело ожерелье из пожелтевших зубов. Камера запечатлела их на входе в украшенный большими цветами вигвам, левее же из мрака ночи объектив выхватил танцующее племя: рослые мужчины, красивые обнаженные по пояс женщины и дети, взявшись за руки плясали вокруг гигантского костра, а выше, над ним, вплоть до самых звезд кружились мириады серебряных точек.
