ПРОЛОГ
Он гнал коня туда, на площадь так быстро, как только мог. Почти загнал животное на смерть, но лучше бы он загнал себя, потому что смотреть на то, что было там… Еще дымящиеся угли, еще не остывшая земля, истлевший столб и пустая площадь. Только дворник, убирающий мусор.
Александр неуверенно подошел к постаменту, потрясенный всей этой картиной, потрясенный тем, что это его вина, это он уничтожил свою любовь одним махом. Его любимая девочка умерла здесь, совсем одна, без него, из-за него. Он думал, что не умеет плакать, давно забыл, что это такое, но сейчас соленые капли капали на ладони, но не приносили никакого облегчения. Зачем? Зачем было все это? Зачем он выжил? Чтобы убить ее? Разве так бывает? Разве так может быть?
Он упал на колени у постамента, и долго смотрел… не мог моргать, дышал через раз. Хотелось сдохнуть, очень хотелось, но он знал, что смерть — слишком мягкое наказание для него. Он будет жить с этим каждый день, каждый час, секунду и гореть, гореть в этой агонии, как горела она.
— Прости меня, прости моя маленькая девочка, моя добрая, нежная, любимая, моя… Прости… Мне не хватит слов, чтобы сказать, как я ненавижу себя, если бы я мог… если бы я знал… Как жаль, что я не дэйв. Тогда бы мне не пришлось искать смерти, она бы сама настигла, через час или день, не важно… Но болит не меньше, поверь, это в сто, в тысячу раз хуже, чем было там — у Хегая. Знать, что я уничтожил тебя, я сам убил свое сердце… Лучше бы он сгноил меня там, чем быть здесь сейчас, без тебя… Прости, прости меня, родная.
Он знал, что все это бесполезно, никто не услышит его, она не услышит. Проклятье чертовой ведьмы сбылось именно так, как она и хотела.
Он познал ее боль сполна, до самого дна.
— Теперь ты довольна? Ты уничтожила меня.
И вдруг, показалось, сам ветер донес тихие слова:
— Ты сам уничтожил, поверив той, что стала моим земным воплощением.
— Ровенна, — он почти выплюнул это имя и с силой сжал камень, поднятый с земли, да так, что тот раскрошился. — Ты заплатишь. Я заставлю тебя пожалеть о каждой твоей подлости, о каждом преступлении, но это… станет твоим проклятием, я стану твоим проклятием, ты будешь умолять меня убить тебя, ты будешь мечтать о смерти, так же как она мечтала жить…
— Вы знали ее?
Грубый скрипящий голос освободил от страшных, мстительных мыслей. Александр обернулся и с недоумением посмотрел на подслеповатого дворника, хотел что-то сказать, но старик опередил его.
— Хорошая была девушка, она моего племянника с того света вытащила. Но королю виднее, наверное, кого казнить, а кого миловать.
— Она… — он запнулся от спазма в горле, с трудом нашел в себе силы спросить: — она… страдала?
— Так откуда же мне знать, господин хороший, — пожал плечами старик, очевидно не узнавший в незнакомце короля. — Как эти… люди появились, так завертелось все, закрутилось.
— Люди? Какие люди?
— Так в масках. Жуткие, как демоны на конях, с огненными стрелами.
— С огненными стрелами?
— Ну, да. Как они появились, как стрелы свои пустили, так дым повалил, сено зашлось, площадь заволокло, все и разбежались. Я бы тоже убежал, но… кто ж этот бардак убирать-то будет, окромя меня.
— Какое сено?
— Так по всей площади повозки с сеном стояли, вот туда-то бандиты стрелы свои и пускали.
— Погоди старик, ты хочешь сказать, что казни не было?
— Так, о чем еще я вам битый час толкую? — рассердился дворник и даже глаза протер, а как увидел, с кем разговоры ведет, чуть носом в землю и не ткнулся, от радости. — Ваше Вели…
— Потом о восторгах своих поведаешь, ты толком скажи, была казнь или нет?
— Да вроде, нет.
— Вроде или нет? — почти прорычал Александр, чем чуть инфаркт у бедного старика не вызвал, пришлось тон смягчать и заверять, что он вовсе на него не сердится и в тюрьму сажать не собирается. Еще бы дворник на вопросы как следует, отвечал, но тот, то ли от волнения, то ли еще от чего, вообще начал заикаться. Пока он разобрал в этом мало понятном потоке заиканий нужные слова, раз пять хотелось его прибить.
— И вот, когда мы глаза протерли, не было ни всадников, ни травницы, — закончил свою путанную речь старик.
— Травницы? Какой еще травницы?
— Так ее ж тут и казнили.
— Ты что-то путаешь, здесь должны были казнить королеву.
— Да как же ж? Королеву? Супругу вашу? Да за что же это? Хотя… ик… вам виднее, ик… ик…
Старик осунулся, недоверчиво глянул на короля и собрался ретироваться, но тот снова придержал его.
— Если здесь казнили травницу, то где тогда королева?
— Так вам виднее, Ваше Величество, — ответил дворник и поспешил сбежать подальше от спятившего монарха. Это ж надо, собственную жену и на костер. Совсем у бедняги с мозгами туго. Жена, какой бы она не была, хоть черт в юбке, хоть ведьма, хоть сама демоница из бездны, все же жена. Тьфу! Монархи. Разве их разберешь?
— Вон как убивался, когда думал, что сгорела благоверная, а теперь, как демон во дворец помчался, — причитал дворник, возвратившись к своему нехитрому занятию. — Только грязь под копытами разлетается. Тьфу! Что власти, что погода. Грязь, слякоть, дождь, не зима, а не пойми, что…
ЧАСТЬ I ВЕРНУТЬ ЛЮБОВЬ
Только любимые рвут наши души… без спроса…
С насмешкой взирают на осколки разбитых надежд…
Врываются в сердце без страха и лишних вопросов…
И бьют по больному, нащупав последний рубеж.
Только любимые… вывернут нас наизнанку.
На скорости бешеной сбросят в последний момент.
И выкинут прошлое, как и любовь — самозванку…
А ласка — ненужный и самый простой аргумент…
Но только с любимыми можно напиться мечтою…
Вести диалоги со звёздами с крыши небес.
Сыграть в «дурака» на желание с чьей-то судьбою,
И вновь оказаться в невидимом мире чудес…
(стихи из интернета. Автор неизвестен)
ГЛАВА 1
Мэл снова оказалась в камере, раздавленная и потерянная, с разбитой губой и кровоточащим сердцем, но слез не было, только мысли, как пчелиный рой, заставляющие вновь и вновь возвращаться в памяти к произошедшему в его комнате. Она думала, что будет жалеть о том, что сделала, но нет, она жалела только об одном — что не добила тварь, что украла у нее все, все разрушила, даже любовь, восхищение, нежность, что была между ней и Александром, оставив только выжженную душу и кровоточащее сердце, которое никогда не сможет исцелиться. Даже если он прозреет, даже если она простит, но память… как быть с памятью? С жуткими воспоминаниями о том, как он целовал, обнимал, спал с другой на ее глазах.
— Пресветлая, это невыносимо! — простонала она, сжимая голову. — Я сойду с ума. Просто сойду с ума. Если он не убьет меня раньше?
Она вдруг подумала: «а может, так будет лучше, просто сдаться?»
— У меня ничего не осталось, даже воспоминаний.
