Много дней море стонало от сильнейшего шторма. Казалось, сама природа взбунтовалась, терзая одинокие шхуны на больших, яростных волнах. Большинство кораблей постарались укрыться в бухтах или в прибрежных портах, но были и те, кто презрел опасность, кто играл со смертью, как кот с мышью, в надежде то ли умереть, то ли что-то доказать.
Но, как и все в этом мире проходит, так и буря постепенно утихла, а небо наконец просветлело. Измотанные страхом, качкой и холодом обитатели корабля смогли выйти на палубу, оглядеться и вдохнуть полной грудью свежий воздух.
Оливер Амель — тринадцатилетний юнга с радостью и облегчением принял первый хороший день. Больше всего ему не хватало уединения и ветра. Сидеть в трюме с полупьяной командой — сомнительное удовольствие, особенно если тебе алкоголь совсем не нравится. Юноша не стал ждать приказа капитана и поспешил поскорее забраться на грот-мачту, ощутить это непередаваемое чувство свободы и одиночества.
Он просидел там несколько часов, рассматривая бескрайний горизонт, постепенно светлеющее небо и солнце, проглядывающее сквозь густые, серые облака, пока не заметил нечто странное, нарушающее привычную картинку. Мальчик пригляделся, нахмурился и пожалел, что не захватил подзорную трубу. Она так и осталась одиноко лежать в трюме вместе с книгой о знаменитом капитане Кроссе и маминым портретом, бережно спрятанным в ней.
Корабль приблизился к странному объекту настолько, что юнга разглядел наконец, что же такое темное дрейфовало на волнах. Глубокое волнение переполнило его, оно же требовало скорее спуститься с грот-мачты, и доложить об увиденном капитану. Но на палубе того не оказалось, как и в капитанской рубке, как и в каюте. Оливер уже хотел пойти поискать первого помощника, но тут какая-то неведомая сила погнала его вниз в трюм, где лежали самые дорогие сердцу вещи.
Именно там он и наткнулся на капитана, что стоял вполоборота ко входу и разглядывал портрет его мамы.
— Капитан… — прошептал Оливер, отчего мужчина вздрогнул, посмотрел на мальчика и убрал портрет назад в потрепанную книгу. После чего спросил:
— Что случилось?
— Капитан, кажется, я видел за бортом человека.
— Человека? — удивился мужчина и поспешил наверх, прихватив подзорную трубу. Мальчик же не сразу отправился следом. То, как капитан смотрел на портрет его матери, обескуражило. Здесь крылась какая-то загадка. Олли любил загадки, но эту отчего-то совсем не хотелось разгадывать. Потому он встряхнул пшеничными волосами, переложил книгу с кровати в верхний ящик тумбочки и только тогда вышел на палубу, где царила суетливая суматоха. Матросы спешно спускали на воду шлюпку.
— Так значит, я не ошибся? — спросил мальчик, подойдя к борту.
— Нет, не ошибся, — ответил капитан. — Но подзорную трубу больше не забывай.
— Это единственное, что осталось от отца, — почему-то признался он.
— Знаю, — ответил мужчина и потрепал его по волосам. Странный, отеческий жест. Раньше капитан себе такого не позволял.
Впрочем, Оливер плавал с капитаном всего год, с тех самых пор, как тот забрал его из сиротского приюта, в который попал после смерти матери. Не раз и не два он задавался вопросом, почему капитан взял его к себе? С этим определенно была связана какая-то тайна. Но капитан не спешил этой тайной делиться.
Они вытащили из воды мужчину, оказавшегося полукровкой, еле живого, истощенного, в глубоком бреду. Корабельный доктор осмотрел беднягу и сделал неутешительный прогноз:
— Еще день, может, два. Я ничем не могу помочь.
А Олли откуда-то понял, что утопленник выживет, обязательно выживет. Ведь полукровки живучи. Все в приюте это знали, если в тебе течет кровь полукровок, то ты никогда не будешь болеть.
Он взял за правило приходить к незнакомцу каждый вечер и разговаривать с ним о корабле, о том, как ему нравится плавать, о странно подобревшем к нему капитане, который раньше не очень его жаловал. Он рассказывал о Тарнасе, где родился и вырос, где была похоронена мама, о странах, в которых они побывали. Он приходил каждый день уже почти неделю и однажды, рассказывая очередную историю, мальчик вдруг увидел, что мужчина пошевелился, затем глубоко вздохнул и открыл глаза.
— Пить, — хрипло попросил он. Оливер тут же метнулся за стаканом воды, стоящим на старой тумбочке у кровати. И когда тот утолил жажду и откинулся на подушку, внимательно на него посмотрел яркими зелеными глазами и спросил: — Кто ты?
— Я — Олли, Оливер Амель. Юнга, — ответил мальчик и тут же спросил: — А вы?
— Я? — удивился незнакомец. Несколько секунд он молчал, уставившись в потолок, и хмурился. Хмурился долго, Олли показалось, целую вечность, а после мужчина словно вспомнил о нем, резко повернулся, прищурился и требовательно спросил: — разве ты не знаешь, кто я?
— Нет, — в свою очередь удивился он. — Мы подобрали вас в море. Вы едва не умерли там.
— Понятно, — ответил мужчина, потеряв к нему всякий интерес, но Оливер к нему интереса не потерял.
— Тогда я пойду, скажу капитану, что вы очнулись? Заодно доктора позову. Он говорил, что вы не протяните и дня, а вы живучий, как эти кошки харашши, что обитают в лесах Арвитана.
Мужчина долго смотрел на закрывшуюся за мальчиком дверь, но не видел ее. Он ничего не видел. Пытался выудить из недр своей памяти хоть что-то, любую малость, что угодно, что могло бы ответить на вопрос: «А кто он собственно такой?». Но ответа ни его память, ни разговор с капитаном, ни доктор так и не дали.
Он есть, существует, жив и практически здоров, он мыслит и легко узнает назначение тех или иных предметов, что приносит юнга, но он и понятия не имеет, как его зовут.
Доктор сказал, что это загадочная и неизученная болезнь мозга, вызванная, очевидно, травмой головы или теми ужасными днями, что он провел в море совсем один. При нем ничего не нашли, разве что небольшой кожаный браслет с непонятной вышивкой на внутренней стороне и кольцо на пальце, совсем тоненькое, невзрачное, но только оно вселяло надежду, что где-то там, далеко-далеко, у него есть семья, его ждут и любят, и когда-нибудь он обязательно к ним вернется. Когда-нибудь…
ГЛАВА 1
Джули не спалось, слишком много мыслей, событий, гостей было за последнюю неделю. И она понимала, а точнее подслушала, что явилось причиной этого странного ажиотажа.
Король умер, и столица загудела. Люди пребывали в тревожном ожидании, горожане разделились. Служанки шептались, что в городе появились агитаторы, предлагающие объявить королем не малолетнего наследника Кирана, а его старшего брата Дэйтона. И сторонников у них нашлось немало. Киран — человек, а Дэйтон — полукровка, как король. Многие из знати считали, что, несмотря на незаконный статус, у Солнечного принца больше прав на трон, чем у рыжеволосого мальчишки с сомнительным происхождением, которого спасает только одно — родство с королевой Вестралии. Но королева уже не молода, она не может в полной мере влиять на политику, да и власть все больше захватывала в руки старшая дочь королевы — Камелия, которой маленький принц мешал также сильно, как многим в Арвитане.
