– Ты проиграл, – высокомерно заявил Бастиан, восседая на коричневом скакуне – очередной подарок нашего отца, которого брат решил немедля объездить. Джонатан и меня баловал подобными подарками, но скакуны стоимостью в несколько тысяч фунтов мало меня интересовали. Моим любимцем всегда оставался Оникс – черный, от гривы до кончика хвоста, с еще более темными, чем его смолевая шерсть, глазами.
Мы двигались вперед, отдаляясь от ипподрома в сторону тополей, за которыми начиналась лесная часть территории нашего замка. Не в моих правилах было проигрывать и уж тем более поддаваться, но в последнее время мои победы в состязаниях с братом не приводили ни к чему хорошему.
С Бастианом происходило что-то странное. Порой я видел в нем своего лучшего друга, брата, мою опору и того, на кого я всегда мог положиться. А порой – раздражительного ублюдка, который любой мой успех или слова воспринимал как неуместные упреки.
Но сегодня я ему поддался и специально не напрягал Оникса, который был очень недоволен своим результатом, и в знак этого уже несколько минут бил меня хвостом по спине.
– Видимо, отец сделал тебе отличный подарок. А ты, я вижу, будешь еще долго праздновать свою первую за три месяца победу. – я не удержался и ответил ему с непринужденной колкостью. В ответ Бас только усмехнулся, спрыгнул с коня и отпустил его прочь, слуги тут же подхватили его и повели в конюшню.
– Спасибо, приятель. Отличная работа. – тихо прошептал я, наклонившись поближе к уху Оникса, так, чтобы Бастиан ничего не услышал. Затем я слез с него, одобрительно похлопав по упругой шее, и в последний раз заглянув в его черные глаза, отпустил к подоспевшим слугам.
– Что, опять возишься с этими… животными? – Продолжал подшучивать Бас, потрепав меня за волосы. Сначала мы шли вдоль опушки леса, но почти сразу углубились в темноту тополей – на территории сада было слишком много лишних ушей, а я знал, что Бас не любит, когда сплетни расходятся по замку со скоростью света.
В последнее время у него разыгралась настоящая паранойя: он частенько заставляет кого-нибудь из слуг пробовать его пищу или напитки, испытывая ее на яд. Да только рисковал он не своей жизнью, если еда и была отравлена, она бы не нанесла мне или Бастиану смертельный урон.
Издавна яд считался одним из самых легких способов отравить королевскую кровь, но, к счастью, с приходом новых технологий и новейшей медицины эта проблема была решена.
Вакцина, вырабатывающая иммунитет против самых опасных ядов, была очень дорогой и доставлялась в Англию из Америки, тем не менее, королевская семья с легкостью могла себе ее позволить. Поэтому и я, и Меридиана с Бастианом еще в детстве испробовали эту вакцину на себе. Только такие сильные вещества, как яд тропического паука, или Черной кобры, могли привести к тяжелым последствиям.
Хоть Джонатан, отец, и уверял нас, что угроза кратковременна и не опасна, осознавать, что тебя пытались отравить, мягко говоря, неприятно. Только самый настоящий трус будет действовать таким способом. Джонатан заверил нас с Басом, что любой яд вызовет лишь замедление пульса и паралич всего тела на несколько часов, возможно, дней. Несмотря на это Бастиан продолжал время от времени заставлять слуг пробовать свою еду. При этом лицо у него было такое, будто он ожидал, что рано или поздно она окажется отравленной.
А вот кого-то из служащих такой яд мог запросто убить.
Паранойя Бастиана дошла до того, что он везде видел жучки и камеры слежения, ему вечно казалось, что против него затевают заговор, который мог бы унизить его в глазах народа, и опорочить идеальный образ будущего правителя. Это приводило меня в недоумение, но я молчал – в конце концов, меня это мало заботит. Я жду не дождусь того дня, когда переступлю порог Оксфордского университета.
Высшая математика. Закрытые клубы. Карты. Девушки. И никакого давления со стороны – бремя стать королем, к счастью, меня не коснется.
Конечно иногда я думал об этом. В глубине души я всегда знал, что я бы справился с правлением. Я мог бы сделать для страны больше, чем кто-либо другой, но я отгонял от себя эти мысли, особенно с тех самых пор, когда узнал о своем происхождении. Для парламента, для народа и даже для своего отца я навсегда останусь бастардом, пороком. Пятном на чистейшей голубой крови и напоминанием о грехах короля. Бастиан, каким бы твердолобым упрямцем он ни был, навсегда останется единственным наследником, тем, кто по праву займет престол, и вступит в правление рука об руку с парламентом.
Хотя я мечтал поставить этих зажравшихся ублюдков на место, но знал – это не мое дело. Моя задача – учеба и военное дело в перерывах между нормальным человеческим общением с однокурсниками.
Обычная жизнь.
– Возишься ты со своими фаворитками, – я отмахнулся, по-дружески хлопнув его по плечу. – Пытаешься нагуляться перед предстоящей свадьбой?
Бас поморщился, передернув плечами, словно вспомнил о чем-то неприятном.
– О, да. Свадьба. Женюсь на девушке, которую я никогда не видел. Прекрасно! – Он демонстративно возвел глаза к небу, изображая отвращение. – Что только не сделаешь по приказу отца. Он готов отщипнуть любой кусочек новых земель, поэтому Шотландия скоро вновь станет частью Англии. А там и Ирландия прогнется. А если не захочет – раздавлю. Не зря же я буду терпеть эту… пампушку-принцессу.
– Это всего лишь брак, ты же знаешь. Ради земель, наследников. Ты не будешь лишен удовольствий, в которых и сейчас себе не отказываешь. Это твой долг. К тому же ты не похож на человека, который способен полюбить.
Я прикусил язык, как только произнес это слово. Полюбить. Мы с Бастианом во многом похожи: воспитанные в строгости и железной дисциплине, мы подвержены минутным страстям, но не настоящим чувствам. Отец позаботился о том, чтобы промыть нам мозги.
«Любовь – это слабость, которую король не может себе позволить.» – говорил он, со строгостью во взгляде. Но я знал, что он лжет. Я всегда замечал все, что для глаз других было сокрыто: движение рук, губ и даже зрачков, – несколько лет практики и врожденное шестое чувство сделали меня мастером своего дела. Хотя, нужно отдать должное «ведьме»-матери. Кэтрин говорила, что это в нее я такой проницательный. Ходили слухи, она занималась древней магией, проще говоря, бредом, пока не была изгнана из страны.
Я и сам не знал, что я чувствую к этой женщине – к той, которую никогда не видел. К той, которая подарила мне жизнь. Я не знал другой матери, кроме Кэтрин, поэтому с трудом воспринимал информацию о том, что я – полукровка.
