Евгений Кирьянов - Прообраз исчерпания чистого присутствия

© Евгений Кирьянов, 2023

ISBN 978-5-0060-6213-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга состоит из внешне тематически не связанных между собою глав. Но всё написанное в ней инициировано общей идейной предпосылкой, раскрытие которой осуществилось как завершение ранее написанного. В этом смысле книга является непосредственным продолжением ранее опубликованной книги «В поисках пристанища без опоры». Таким образом, книга является не только естественным продолжением идей, составляющих существо написанного прежде, но и завершением его в единстве общего смысла и содержания.

В объятья ночи канет светлый день,

В ней отразившись тысячей миров.

Но мир стекает быстротечно в тень,

Оставив нам лишь часть своих даров.

Здесь каждый в тайну жизни посвящён,

Но он не сможет раствориться в ней.

И к сущему лишь взором обращён

В мерцаньях бликов призрачных огней.

Куда бы ни звала меня судьба,

Благословляю путь своим приветом.

И призраков, манящих из дали

Немыслимого дня фантомным светом.

Неведомого мира города,

Мне знаком встречи будет ваша милость;

Я этой встречи ждал ещё тогда,

Когда душа в небытии томилась.

Я вспомню всё, чего не покидал;

Вернусь туда, где нескончаем век,

В мелодии услышать совершенство

Той истины, что Светлый Бог изрек.

Когда в сознании человека промелькнёт видение моментального вхождения в него и растворение в нём послания из иного мира, и вслед за этим – переживание освобождения от того, что опознаётся как косная и тяжёлая часть его естества (как освобождение от отжившей части себя. Как освобождение от части того в себе, что уже не жизнеспособно), то это происходит с редуцированным двойником этого человека в иной репрезентации Универсума. То есть, с ним самим. А его редукцией в частичном двойнике может быть и несколько иное существо. Ведь и животное есть редукция человека. Его генезис в метафизическом измерении может включать, и включает, и животных. А перспективы метафизического восхождения в свете Сверхсознания обещают и реализацию возможностей выше человеческих. Но в мире человека проявляются и опознаются архетипические знаки именно «надчеловеческого» мира. Ансамбли архетипических сочетаний собственно человеческого и его мира соединяются в общем символизме в живую надчеловеческую реальность. Но мы помним, что одним из таких знаков является представление превращений в Универсуме в качестве огня. Почему Огня? Сверхсущее освещает своим светом, вызывая сущих к бытию. Но разъятие единой природы сущих погружает их в огонь в противоречии друг другу в бытии.

И зримым символическим образом огня является Крест. Крест, на котором живое подлежит разъятию в Огне, но и воссоединению в Свете. Разъятие в Огне символизируется движением вовне («в разные стороны»), а воссоединение в Свете – возвращением. На кресте распятие – в огне мира горение. Горение в дольнем – вхождение в свет в горнем.

Живое представлено в генезисе редукциями его в метафизическом нисхождении его первообраза из Света. Редукцией человека является всё, чему он даёт имена. Иначе он и не может опознавать иные сущие, кроме как в печати на них себя. Это и есть действие в осуществлении причастности всякого сущего Бытию. А, что и было сказано выше, оно как Присутствие полагается в Сверхсознании. А через частную бытийность сознающего сущего получает бытийную причастность и всякое сущее.

А индуцируется человек в метафизическом генезисе и из животных. Почему? Потому что именно животные являются отражением частных граней человеческого, сохраняя признаки и общего с человеком соотнесения в когерентных репрезентациях в Универсуме.

Животных четыре, и они идут, не оборачиваясь, каждый в свою сторону. И возвращаются вместе. В этом видимый образ огня. Но возвращение их в воссоединение есть залог того, чтобы быть в Свете. На этом уровне проявления сущих нет препятствия одновременному действию разъятия в Огне и восстановления в единстве в Свете. Видятся не только соотносимые представления в Универсуме, но и проявленность в сущих на разных уровнях манифестации. Животные идут прямо и не оборачиваясь в четыре разные стороны, но и одновременно возвращаясь в своё единство неразъятого сущего. И пребывая в нём как одно лицо, обращённое во все стороны сразу. И то, и другое происходит вместе. Но разъятие на четыре стороны есть зримый образ креста. В каждом лице виден человек. У каждого животного четыре лица. В явлении на этом уровне манифестации нет препятствия слиянию в прообразе лиц животных. Все животные и их лица – суть одно. Они же и офаним. Это значит, что имеет место созерцание Иезекиилем сразу нескольких соотносимых репрезентаций Универсума в свете превосходящего их уровня манифестации. Уровня, на котором все они имеют в качестве прообраза – человека. Разъятого на Огне – Кресте в дольнем мире и воссоединённого в Свете горнего мира.

Иезекииль увидел общность разных соотносимых представлений в перспективе единства для них. Он уже был выше нормативного для человека мира, поскольку созерцал образы высшего уровня. Разные для его мира и когерентные. Разные, поскольку он был в каноническом мире человека. Но он уже и усматривал их архетипическую общность в высшем. Если бы удалось изобразить это видение в наиболее адекватном виде только в реалиях мира человека, то это и был бы символ в привычном представлении о нём. Но и само видение символично. Всё что в нижнем свидетельствует в образе о высшем, есть символ. Он занимает часть от созерцаемого высшего и свидетельствует о нём, оставаясь в низшем.

Мы постигаем, что в мгновений ряд

Присуще бесконечности входить,

Храниться там, не ведая преград,

Во мраке Бытия себя сокрыть.

Безумием подёрнут твой закат

Всех истин тех, что лишь к тебе спешат.

И будет тень у твоего рассвета —

Страданием очерченная мета.

Пусть Вечность истекает как вода,

Но ты уж не вернёшься никогда.

В ту радость солнечного света,

Где Истина безмолвием согрета.

2020

Когда бесконечное удаляется в себя, то ничто никуда не удаляется. Ведь у него нет частей, поскольку тогда оно бы состояло из конечного. А когда конечное удаляется в себя, то освобождается его часть. Она в символике цимцум и есть место, которое получает сотворённое. Но как освободить это место в бесконечном его удалением в себя? Никак! Это бессмыслица. Но не бессмыслица не само освобождение в бесконечном, а освобождение как акт ухода в усмотрении по типу освобождения места в конечном. Самому акту удаления приписываем общность с тем, что для конечного есть освобождение места для творения. Ведь у нас нет иных предпосылок для усмотрения того, что имеет трансцендентную значимость, иначе, чем в использовании нашего потенциала умопостигания в нас таких, какие мы есть. А мы можем определить для вложенной в нас интуиции о конечном удаление в себя двояко. Как наличие освобождённого места при заполнености всего остального, так и просто действие удаления в себя. Для конечного это одно и то же, а для бесконечного имеет смысл только второй вариант. Мы ему и навяжем смысл «освобождения места» по ассоциации с конечным вариантом. И, таким образом, это и есть конечное. Актуально – сокращение бесконечного, но фиктивно – «освобождение места для творения».