27 Марта, Ник
«Хочешь поиграть?»
Эти два слова я слышала чаще всего в своей жизни. «Хочешь поиграть?» — Четырехлетняя Дара, вытянув руки, выскакивает через сетчатую дверь в наш зеленый дворик, не дожидаясь моего ответа. «Хочешь поиграть?» — Шестилетняя Дара среди ночи проскальзывает в мою постель. Ее глаза широко распахнуты и чуть тронуты лунным светом, а влажные волосы пахнут клубничным шампунем. «Хочешь поиграть?» — Восьмилетняя Дара бряцает звонком на своем велосипеде; десятилетняя Дара раскладывает карты на мокрых плитках перед бассейном; двенадцатилетняя Дара раскручивает за горлышко пустую бутылку из-под газировки.
Пятнадцатилетняя Дара тоже не ждет моего ответа.
– Подвинься, – говорит она, толкая коленом в бедро свою лучшую подругу Ариану. – Моя сестра хочет поиграть.
– Места нет, – отвечает та и взвизгивает, когда Дара наваливается на нее. – Прости, Ник.
Полдюжины человек теснятся в пустом стойле на конюшне родителей Арианы, где пахнет опилками и совсем немного навозом. На утоптанной земле валяются полупустая бутылка водки, несколько упаковок пива и куча разной одежды: шарф, две непарные перчатки, пуховик и обтягивающий розовый свитер Дары с надписью, выложенной стразами на спине: «Королева С*чка». Все это похоже на странное ритуальное подношение богам покера в игре на раздевание.
– Не переживай, – быстро говорю я. – Я не буду играть. Просто зашла поздороваться.
Дара делает недовольное лицо:
– Ты же только что пришла!
Ариана бросает свои карты на землю лицом вниз.
– Тройка королей! – Она открывает банку пива, и пена пузырится по ее пальцам. – Мэтт, снимай кофту.
Мэтт – худощавый парень с чересчур большим носом. Судя по затуманенному взгляду, совсем скоро он будет в стельку пьян. И так как он сидит в одной черной футболке с загадочным изображением какого-то одноглазого бобра, я делаю вывод, что пуховик принадлежит ему.
– Холодно же, – ноет он.
– Либо футболку, либо штаны. Выбирай.
Мэтт вздыхает и нехотя начинает стаскивать с себя футболку, оголяя покрытую прыщами тощую спину.
– Где Паркер? – спрашиваю я, стараясь, чтобы это звучало максимально равнодушно, и тут же начинаю ненавидеть себя за эту попытку.
Но с тех пор как Дара начала… что бы она там с ним ни начала, стало невозможно говорить о моем бывшем лучшем друге без мерзкого царапающего ощущения в горле, словно там застрял осколок елочного шара.
Дара, которая раздает карты, замирает. Но только на секунду. Затем она бросает последнюю карту Ариане и резко взмахивает рукой:
– Без понятия.
– Я отправила ему смс, – говорю я. – Он обещал прийти.
– Да… ну, тогда, может быть, он уже ушел.
Дара бросает мне взгляд, смысл которого предельно ясен. Не надо. Что ж. Видимо, они снова поссорились. Ну, или не поссорились, и в этом проблема. Может, он больше не хочет продолжать эти игры.
– У Дары теперь новый парень, – нараспев сообщает Ариана, и Дара толкает ее локтем. – Да ладно, разве не так? Секретный парень.
– Заткнись! – резко обрывает ее Дара.
Я не могу понять, действительно ли она злится или только делает вид.
Ари притворно надувает губы.
– Я его знаю? Просто скажи мне, знаю ли я его.
– Еще чего, – отвечает Дара. – Никаких подсказок.
Она бросает свои карты, встает и отряхивает джинсы сзади. На ней ботинки на платформе с меховой отделкой и металлического цвета рубашка, которую я вижу впервые и которая выглядит так, будто жидкий металл вылили прямо на голое тело и оставили застывать. Ее волосы, недавно выкрашенные в черный, уложены идеально прямо, словно по ее плечам струится нефть. Как обычно, я чувствую себя Страшилой рядом с Дороти. На мне мешковатая куртка, купленная мамой четыре года назад для катания на лыжах в Вермонте, а волосы – неопределенного оттенка коричневого, напоминающего мышиный помет, – собраны в хвост на затылке.
– Я схожу за выпивкой, – говорит Дара, хотя она еще не допила свое пиво. – Кому-нибудь принести?
– Принеси пару коктейлей, – отзывается Ариана.
Дара не подает вида, что услышала ее. Хватает меня за запястье и тащит из конюшни в сарай, где Ариана – или ее мама? – установила несколько раскладных столов и расставила на них миски с чипсами, солеными крендельками, гуакамоле[1] и печеньем. Из банки с соусом торчит окурок, а в огромном тазике среди тающего льда плавают банки с пивом, словно корабли, бороздящие воды Арктики.
Кажется, здесь собрался весь класс Дары и еще половина моего – обычно выпускные классы не ходят на вечеринки к младшим, но во втором полугодии они не упускают ни единого шанса потусоваться. Между стойлами развешаны гирлянды, и только в трех из них стоят лошади – Мисти, Лусиана и Мистер Эд. Интересно, раздражают ли их глухое уханье басов и пьяные школьники, каждые пять секунд сующие им в морду «Читос», пытаясь накормить с рук?
В тех стойлах, что не набиты старыми седлами, граблями для навоза и ржавым фермерским инвентарем, однажды брошенным сюда и окончательно забытым (хотя единственный урожай, который когда-либо снимала мама Арианы, – это деньги трех ее бывших мужей), одни заняты выпивкой, другие обжимаются или, как в случае Джейка Харриса и Обри О’Брайен, уже вовсю лапают друг друга. А сбруйный сарай, как мне объяснили, негласно закреплен за курильщиками травы.
Большие раздвижные двери открыты в темноту, и с улицы в амбар задувает холодный воздух. Снаружи, на манеже, кто-то пытается развести костер, но этим вечером идет легкий дождь, и дерево не горит.
По крайней мере, Арона здесь нет. Не уверена, что выдержала бы встречу с ним сегодня – после того, что случилось в прошлые выходные. Лучше бы он разозлился на меня, лучше бы он бесился и орал или пустил по школе слух, что у меня хламидии или что-то вроде этого. Тогда я могла бы его ненавидеть. Тогда во всем этом появился бы хоть какой-то смысл.
Но после нашего разрыва он был показательно, просто чудовищно вежлив, прямо как продавец в «Гэп»
