Я уже не молодой человек. Люблю тишину и уединение. На жизнь смотрю без слюнявой сентиментальности, без пылкости прыщавой, без революционной восторженности. Считаю так – прежде чем изгонять бесов из других, сначала нужно усмирить и изгнать своих демонов. Прежде чем браться за «преображение» и переделку мира, нужно навести порядок в собственном доме. Это мое убеждение и жизненная позиция. Судите, как хотите.
Заметки я делал на протяжении года. Поэтому встречаются и оды Великому Посту и радости от «разгуляй-поля».
На самом деле, я сторонюсь толпы, мне по душе уединение. Толпа размывает «я». Любая толпа. Для меня точно. Крестный ли это Ход или революционные демонстрации (от слова «демон») – моя личность ощущает давление толпы. Наивысшая форма человеческого существования – это одиночество и молитва. Остальное – от пылкости, сентиментальности, желания заполнить психологический вакуум.
Моя религиозность «изнежена» грехами, ставшими, увы, принадлежностью души. Избавиться от некоторых из них – это «прооперировать» душу. Может закончиться смертью. Я не рискую. Поэтому сравниваю иногда Православие с Лекарством – от боли, с опи-атами сравниваю религию, которая учит правильно относиться и к страданиям, и к боли, и к радости.
Слова апостола Павла подтверждают универсальность христианского мировоззрения:
«Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке».
Заметки любопытны тем, что они почти не подвергались редакции и цензуре. Надеюсь, что издательская платформа пропустит их без «гильотины».
1. «Мир ловил меня и не поймал»
Цитату странствующего философа из села Чернухи все чаще вспоминаю в начале Великого Поста. В этом году поститься значительно труднее. Именно потому, что мир ловит и улавливает в сети. Григорий Сковорода писал про сети мира сего в 18 веке. Что бы он написал сегодня? Трудно дается Пост. Не в смысле отказа от каких-то телесных излишеств. Понудить «любезного и лукавого владыку-чрево» на аскезу в этом году не так тяжело. Постараться внимательнее относиться к ближним тоже не сложно. Много труднее отказаться от агрессивной информационной повестки потому, что затрагивает она сегодня нас всех. Во время Великого Поста прошлого года я с нескрываемым восторгом отнесся к инициативе одного популярного (поп-звезда) священника: закрыть информационные потоки с той и другой стороны. Вдохновился его рассказами о том, как успокоилось и примирилось его сердце с разумом. Как он, наконец, вдохнул полной грудью. В этом году заглянул на его страничку в соцсетях и понял: мир ловил его и поймал. Повестка его дня сегодняшнего снова съехала в информационное агрессивное поле. Хотя и про Великий Пост не забыл.
Скажу откровенно, как на духу: в этом году Великий Пост потребует настоящего подвига. Информация льется из каждого утюга. Скрыться от нее одним внешним нажатием кнопок не удается. Необходимо иное усилие – принять все, переварить, устояться в единой твердой позиции, закрыть для себя тему и заняться, наконец, душой. Получится ли, не знаю. Но, думаю, само усилие в этом направлении уже будет подвигом. Поймает ли нас мир, узнаем позже. Помоги нам всем, Господи!
2. Прощенный в воскресении
Хочу немного исповедаться. Тем более, что скоро Прощенное воскресение. По правилу, нужно от сердца повиниться перед теми, кого вольно или невольно обидел. А я не могу. Точнее, если повинюсь, то будет не искренне. А Господь не терпит лицемерия, особенно в делах сердечных. Ибо в сердце зрит.
Что делать?
Итак, по порядку.
С некоторых пор я перестал лгать самому себе в отношении людей, которых по каким-то причинам не очень уважаю. Произошел отсев. И отсев этот очень эгоистичен. В просеянное вошли единицы – те, которые имеют родственный дух, редкий, робкий, тонкий – я его угадываю из миллиона. Потому что редкий он. Но он есть. Я не придумываю. «Люблю малое», – писал Розанов в «Опавших листьях». Малое окружение, малый круг близких по духу, малое количество. Даже если он сократится до одного меня, буду любить и этот малый. Шучу. С горькой иронией. Но в каждой шутке, как известно, много самолюбия.
Да. Мое самолюбие и моя личная свобода оказываются выше добродетельной христианской любви. Возможно, все писатели в некотором смысле эгоисты. Не знаю. Рассуждаю так.
Чем старше становлюсь, тем чаще ловлю себя на мысли о том, что с годами крепнет эгоизм. Если заповедь наша в отношении людей главная: «Возлюби ближнего как себя самого», что это значит? Откликаться на просьбы о помощи ближнего так, как ты хотел бы, чтобы на твои откликались. Тут все понятно. Пока не начнешь разбирать. А что если мне не хочется ни просить о помощи, ни принимать помощь, тем более, когда не просишь? Что если мое желание – меньше общаться с ближними? А это значит: и я не хочу никого тревожить, и не хочу тревожиться из-за кого-то. Это золотое правило православия или эгоизм? Давайте попробуем разобраться. Люблю малый свой круг – добрый, проверенный, привычный – для меня.
Если ко мне в гости приходят родственники, вы думаете, я искренне радуюсь этому? Плохой я христианин. Выпарил из моря людей сухие кристаллики себе дорогих, и возомнил себя христианином.
Раньше был гибким и рефлексирующим. В молодости с людьми легко сходился, легко расставался и всех любил. Ну, не всех, конечно, но старался. Теперь не переношу того, что мне не нравится. Не переношу и не хочу тратить время на общение с теми, кто не нравится.
– Почему? – спросите вы.
– Не хочу, – отвечу я, как в «Собачьем сердце» отвечал профессор Преображенский, когда ему комиссарша пыталась впарить подписку на газеты.
– Вы не любите …?
– Люблю.
– Тогда почему не…
– Не хочу.
– Вот такой, друзья, у меня символ веры в 58. Не хочу.
В общем, скоро Прощенное воскресение, а я …не хочу!
Накажет за это Бог? Сам себя накажу. Но не почувствую ни капли укора совести. Плохой я? Ответь.
Меня простят в воскресении. Не сомневаюсь. Иначе Бог не Любовь.
А на земле прощение заслужить трудно. Все мы разные.
Впрочем, в помощь мне классик, наше все, Федор Михайлович Достоевский.
«В мечтах я …может быть действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не в состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта. Чуть он близко от меня, и вот уж его личность давит мое самолюбие и стесняет мою свободу. Я …становлюсь врагом людей, чуть-чуть лишь те ко мне прикоснутся».
