Собственно, до сегодняшней ночи Аня и не могла пожаловаться на соседей, весьма достоверно маскирующихся под обычных людей с правильной, привычной ориентацией, и причислить их к злостным нарушителям общественного порядка проживания.
Но этой ночью проснулась она от какого-то шума и сердитого возгласа. В первый момент даже не сообразила, откуда они исходят - то ли с улицы, где обычный дождь теперь сменился грозой, то ли из-за стены, то ли со стороны межквартирной площадки. Недовольно натянув на голову одеяло, она собиралась спать дальше. Обидно. Только-только закончила сниться какая-то ересь про очередную встречную проверку проблемной фирмы, и начало грезиться что-то такое хорошее, окунув в детские воспоминания, а тут!
Однако поспать ей не дали. Теперь уже четко послышалось, как со стороны прихожей, прямо за входной дверью, соседская железная дверь гулко долбанула в стену, а потом сразу же какой-то шум, вроде бы и не драки, а так, будто по коридору проволокли что-то тяжелое, типа мешка с картошкой. А затем снова раздалась нецензурная брань, уже не столько сердито, сколько с истеричными нотами психически неуравновешенного оратора.
Разлепив глаза, Аня взглянула на часы - третий час ночи! Совсем охренели! "Почему" в такое время людям не спится, Аню, честно говоря, волновало мало. "Кому?" - вопрос как-то отпал сам собой. Остальные две соседских квартиры по их площадке (пожилая чета пенсионеров и молодая семья с грудным ребенком) пребывали на дачах. Хотя вроде бы только позавчера вечером столкнулась с Романом, выходящим из подъезда дома с небольшим чемоданчиком на колесах, с которым он обычно ездил в свои командировки. Неужели так скоро вернулся? И что это за вопли, выражающие явно не бурный восторг от встречи?
Может быть, она не стала бы ввязываться в чужие разборки (мало ли, чего соседские мужики не поделили?), но глухое раздражение мешало ей отключиться от происходящего. И Анна все-таки порывисто поднялась, натянула спортивные штаны (вроде как в одной футболке, пусть и длинной, похожей на короткую ночнушку, было немного неуютно), и решительно выскочила в коридор, чтобы возмущенно приструнить нарушителей спокойствия.
Но ее взору открылась шокирующая картина.
Абсолютно голый Артем в нелепой позе со связанными за спиной руками, окровавленным прядями на затылке и явными следами насилия, корчился на полу возле общей входной двери, пытаясь подняться. А в дверях соседской квартиры (от которой к Артему тянулись размазанные по полу красные полосы), что-то нецензурное орал совершенно незнакомый смазливый парень. Впрочем, Артем тоже пытался что-то мычать в ответ сквозь импровизированный кляп из какой-то темной тряпки.
В растрепанных волосах соседа чудом удерживалась съехавшая резинка, застрявшая над ухом, которой обычно аккуратный парень перетягивал хвост. Лицо разбито - один глаз уже начал заплывать, обозначая будущий фингал, а в самих глазах блестевших от выступивших злых слез, застыло нечитаемое выражение. Вернее, там плескалась такая мешанина чувств - отчаяние, ненависть, боль, презрение, страх, и еще что-то черное и дикое, что Анька передернула плечами и поскорее поспешила отвести взгляд. Под распухшим носом запеклась подсохшая кровь, да и на животе виднелись покрасневшие отметины от ударов. Весь правый бок, ободранное колено и рука от кисти до предплечья были в мелких ссадинах. Но вряд ли могли считаться "боевыми ранами", лишь указывая на то, что "мешком с картошкой" оказался он сам, протащенный от порога соседской квартиры к общей входной двери, пересчитав обнаженным телом стыки напольной плитки. Но самое отвратительное зрелище представляли собой бедра и ягодицы, со следами побоев и признаками изнасилования - потеками крови и спермы по внутренней стороне ног.
Даже внезапное появление зрительницы не остановило поток "пожеланий" и угроз в сторону жертвы от нового претендента на Ромкину любовь (насколько удалось разобрать из малопонятной речи, перемежаемой грязной бранью). А затем, словно опомнившись, тот с торжествующим видом, заявил напоследок:
- Ты теперь никто! Затраханный вонючий урод! Урррод! - смакуя, повторился парень. - Вали обратно на свою помойку. Он - мой!
И захлопнул дверь.
Аня, все еще находящаяся в каком-то ступоре, вздрогнула от лязга дверного замка, ударившего по ушам, и кинулась к скорчившемуся Артему, тщетно пытавшемуся прикрыть собственную унизительную наготу подтянутыми к животу коленями. Юноша шарахнулся при ее приближении, насколько позволяло измученное тело и связанные за спиной руки. Наверное, в попытке избежать новой порции чужих прикосновений.
Анька почувствовала, что ее колотит крупной нервной дрожью, но ждать, пока отпустит, было некогда. Наверняка избитому мальчишке было сейчас ни в пример хуже. Заледеневший на голых плитках пола, он покрылся гусиной кожей, трясся и глухо скулил, зажмурив глаза и почти задыхаясь.
Аня бухнулась рядом с ним на колени, не представляя, как подхватить его, чтобы не причинить лишних страданий и помочь подняться далеко не субтильному парню. Вблизи ей почему-то показалось, что на нем вообще нет живого места. И ей с ее ростом и весом просто не под силу будет совершить такой подвиг.
В качестве акта милосердия, подбадривая больше себя, чем Артема, потому что вряд ли он воспринимал ее бормотание вроде: "Тёма, миленький, потерпи, родной, все будет хорошо...", и вообще сейчас слышал хоть кого-нибудь, первым делом Аня вытащила "кляп", оказавшийся скомканными разодранными по шву мужскими трусами. Видимо, снимали их, не слишком беспокоясь о сохранности для будущей носки. Скорее всего, мокрая от слюны и крови из разбитых губ тряпка уже не понадобится владельцу. Тем более что последние связанные с этим предметом гардероба ассоциации, наверное, самого черного дня в жизни Артема, будут напоминать ему о чудовищном унижении.
Анька сама уже чуть не плакала от жалости к несчастному любовнику соседа, мысленно проклиная и Рому, и его "бывшего", а заодно всех содомистов, сбивающих таких вот, в сущности, еще юнцов, как Артем, с толку. И что бы ему не найти себе в подружки девчонку? Все-таки получить по морде от более сильного и счастливого соперника девушки не так зазорно, и не калечит душу. Страдает только уязвленная гордость и разбитое лицо. Ну, может еще пара костей. А здесь... Эх...
Закусив губы, чтобы удержать неуместные слезы и не сорваться на матерную брань, вторя страдальцу, Аня подергала крепкий ремень, глубоко врезавшийся в побагровевшие запястья, но оставила свои попытки. Артема продолжало трясти. И вместо того, чтобы замереть, облегчая ей задачу по спасению, он все еще пытался как-то справиться сам, но больше мешал, шипя сквозь зубы, что-то о способах изощренного убийства насильника.
