Аристотель ударил по мячу сильно, но не слишком удачно. Тот пролетел далеко в стороне от ворот и исчез в зарослях малины. Раздался свисток робота-арбитра. Дежурный робот отправился на поиски мяча, а ребята побрели на свою сторону поля. Джонни же, как обычно, набросился на товарища по команде.
– Аристотель! Ты чёртов мазила! – брызгал слюной раскрасневшийся от игры здоровяк. – Неужели не видишь, куда бьёшь? Из-за тебя мы продуем!
Джонни превосходил их поколение и комплекцией, и возрастом (но не умом, как считал Аристотель). Он родился на год раньше прочих, причём родился естественным образом, а не из пробирки, как все остальные. Сам Джонни считал этот факт биографии неимоверно крутым и задирал нос так, будто приложил какие-то особые усилия, чтобы не появиться in vitro в числе партии из пятидесяти детишек. Некоторые ребята ему действительно немного завидовали. То ли из-за его старшинства и физического развития, то ли потому, что он мог назвать мамой и папой Лизу и Казимира. Те, правда, не долго возились с мальчишкой, перепоручив воспитание роботу-ментору, и всё же лишняя улыбка или доброе слово ему от родителей перепадали. Аристотель же привилегий за Джонни не признавал и на ругань реагировал как должно.
– Ты и сам играешь не лучше! Скачешь по полю, точно баран, а толку нет. Всё больше орёшь на других, молокосос!
Последнее слово Аристотель выудил однажды из глубин памяти своего наставника и приберёг в расчёте как раз на такой случай.
– Как ты меня назвал? – возмутился Джонни. – А ну повтори!
– Прочисти уши!
Джонни толкнул его в грудь. Не больно. Аристотель устоял и ответил толчком. Ребята обеих команд поглядывали на спорщиков с умеренным интересом, некоторые подошли ближе, другие наблюдали издалека. Арбитры не вмешивались, как всегда, когда уровень агрессии подростков держался на допустимом уровне. Воспитательные алгоритмы относили подобные стычки к процессу социализации, выработке ответственности, а потому спорщикам предоставлялась возможность разобраться с проблемой самостоятельно. Но стоило Джонни ударить соперника кулаком, нейтралитет тут же закончился. Андроиды проворно вклинились между мальчишками и, пустив в дело многочисленные конечности, прекратили борьбу. Что показалось Аристотелю верхом несправедливости, ведь он-то удар получил, а вот ответить не успел.
– Так нечестно! – сказал он, потирая солнечное сплетение.
– Разойдитесь, молодые люди! – убеждал главный арбитр.
– Хватит ставить меня в одну команду с этим уродом! – выкрикнул Джонни.
– Так решил жребий, – ожидаемо пояснил арбитр. – Вам следует учиться работать в любой команде.
Аристотель пожал плечами. Глупый на самом деле подход. Не способны они с Джонни ужиться, хоть в футбол с ним играй, хоть в шахматы. Бывает же такая несовместимость. Но менторы стояли на своём – притирайтесь и всё тут. Беда в том, что подростки на Дрейке мало занимались вместе. Не завела колония школ с классами, как принято на Земле. Спортивные состязания, театральные постановки и тренировки по безопасности – вот пожалуй и всё, что заставляло их собираться вместе. Прочие же науки каждый проходил по собственной программе, разработанной персональным ментором – так получалось эффективнее. В свободное время жили каждый в своей комнатке, дружили, конечно, но тасовались, как карточки для игры в ассоциации между маленькими нестабильными группками. Аристотель последнее время так и вообще всё больше одиночество предпочитал. Откуда тут взяться командному духу?
Доиграть матч до конца они так и не успели. Едва дежурный вернулся с мячом из малинника, как несколько посыльных роботов, похожих на маленьких крылатых ящериц, возникли среди игроков и арбитров и негромко заверещали, объявляя тревогу. Тревоги стали столь обыденным делом, что среди подростков не возникло не то что паники, но и сколько-нибудь заметной суматохи. Ну а машины и вовсе не склонны к суете. Однако и медлить не приучены. Штанги ворот тут же распустились густыми ветвями, перекладины перекосились, приняв вид поваленных стволов, обросли искусственным мхом. По всему полю вспучились кочки, кое-где возникли кусты. Пиксы, обозначающие разметку, сменили цвет с белого на зеленый, а их собратья стали больше отражать в оптическом диапазоне и поглощать в инфракрасном, так что сверху должны были казаться лужами и болотцами. Не прошло и пары минут, как футбольное поле превратилось в обычную бесформенную прогалину, каких в лесу не пересчитать.
С парковки на свист хозяев прибежали шустрые транспортные механизмы, похожие на больших пауков – для передвижения по лесным чащам лучше и не придумать – и ствол упавший перешагнут, и ямину, а когда надо и вскарабкаться могут хоть на дерево, хоть на гору. Паучками их, собственно, и звали. Пока рассаживались по сёдлам, откуда-то сверху донеслось жужжание, заставившее мальчишек вскинуть головы. Вскоре, чуть в стороне от бывшего футбольного поля, пролетела стая боевых дронов, размером с крупных воронов.
– На юг, – огласил Джонни очевидную вещь.
С юга обычно приходит враг, там, на границе леса и пустыни происходят стычки, иногда перерастающие в настоящие сражения, туда, как правило, отправляются и подкрепления.
Проводив стаю взглядом, ребята молча распрощались друг с другом (взмах рукой, кивок, не больше) и направили паучков в разные концы леса – каждый к своему городу. Особой надобности в четырёх городах у горстки людей, составляющих колонию Дрейк, не было, но Старшие рассудили, что если противник нанесёт по лесу массированный удар, то хотя бы часть популяции должна выжить. Протокол безопасности. Всё в их жизни подчинялось ему. Сверля взглядом бритый затылок Джонни (который, разумеется, возглавил шествие на своем паучке), Аристотель вспомнил как они с Патриком ради забавы ловили пиксов, помещали их под стакан и смотрели, как протокол безопасности заставляет крошечных роботов превращаться в пыль. Технологиям землян не следовало попадать в чужие руки, а миниатюрные машины оказались слишком тупы, чтобы отличить действительную опасность от мнимой и дезинтегрировали при всяком подозрительном случае. Невинное, в сущности, развлечение – роботизированные фабрики могли выпускать пиксов в любых количествах. Зато множество иных предписаний и ограничений всерьёз отравляли жизнь. Составители алгоритма не могли предусмотреть всех нюансов, полагаясь на местное сообщество, но вычислитель инициировал протокол сразу же, как только колония столкнулась с враждебными формами жизни, а в то время первое поколение людей, выращенное в репликаторах, ещё играло в прятки и салочки и не могло скорректировать параметры программы. Ну а потом… потом никто не решился ломать работающую систему, привыкли. Привыкли обходиться без связи, без радаров, без всего того, что излучает и тем самым может выдать расположение городов, механизмов, людей; привыкли к простой жизни, используя лишь те технологии, что не слишком заметны для врага. Следующим поколениям и привыкать не пришлось, они воспринимали мир как он есть. Аристотеля, например, нисколько не беспокоило отсутствие мгновенной связи, навигационной системы, спутников слежения, космических шаттлов, быстроходных аэрокаров, океанских яхт, огромных городов и парков развлечений – всего того, что он видел в фильмах и на иллюстрациях, о чём читал в книгах и документах.
