Фрау Иоганна Пюхель, владелица бакалейной торговли на Визенгассе, вышла из своей лавки на улицу в восьмом часу утра. День выдался пасмурный. Воздух – сырой и прохладный, небо – в тучах. Погода совсем подходящая, чтобы позволить себе рюмочку горькой. Но бутылка со сливянкой, стоявшая на полке, была почти пуста, и фрау Пюхель решила приберечь остаток к празднику. Осторожности ради она заперла бутылку в кухонный шкаф, ибо супруг ее, чинивший во дворе тележку, совершенно сходился с ней в положительной оценке спиртных напитков.
До восьми часов появилось только несколько постоянных покупателей: парикмахерский подмастерье, которому она каждый день готовила завтрак – хлебец с луком и пучок редиски; двое школьников, купивших леденцов на двенадцать геллеров; кухарка госпожи инспекторши, пришедшая за двумя кило картофеля и пучком салата, и господин из Министерства труда, который уже много лет ежедневно брал бутерброды для завтрака в лавке фрау Пюхель. Торговля оживилась только после восьми часов и в половине девятого была в полном разгаре. В начале десятого часа зашла поболтать старая фрау Шимек, та, что торгует табаком на углу Карл-Денкгассе. Разговор коснулся неприятной истории, которая вышла у фрау Пюхель с выписанным из Венгрии сыром-брынзой.
И разговор этот был прерван появлением Станислава Дембы, того господина Дембы, чье необычайное поведение служило затем в течение многих недель обильным материалом для бесед обеих этих дам.
Демба три раза проходил мимо дверей, прежде чем решился войти, и всякий раз пугливо заглядывал в помещение. Казалось, он ищет кого-то. Бросалось в глаза и то, как он вошел: на дверную щеколду он нажал не рукой, а локтем и затем постарался правым коленом открыть дверь, что ему и удалось после нескольких попыток.
Затем он продвинулся в лавку. Это был рослый, плечистый человек с короткими рыжеватыми усами и гладковыбритым лицом. Его светло-коричневое пальто было свернуто в виде ролика, и носил он его на руках, как муфту. По-видимому, он прошел большое расстояние: сапоги у него были в пыли, брюки до колен забрызганы уличной грязью.
– Хлеба с маслом, пожалуйста! – попросил он. Фрау Пюхель протянула руку к ножу, но сперва решила докончить разговор с фрау Шимек.
– Мне уже вот что не понравилось: когда ящик доставили, он весил семьдесят кило, а я ведь заказала семьдесят пять кило брынзы. Ну а когда я сняла крышку, можете себе представить, вид у брынзы был такой, что хоть посылай его на поправку подышать летним воздухом. Совсем сгнил, так червями и кишит. Вам что, позволите?
Станислав Демба от нетерпения несколько раз ударял ногой о прилавок.
– Хлеба с маслом, пожалуйста, но поскорее, я тороплюсь.
Лавочница не дала, однако, отвлечь себя от важной темы.
– Простите, эта дама пришла первая, – сказала она господину Дембе. – Я должна сначала ее отпустить.
«Отпускать» ее она начала с того, что продолжала в несокращенном виде излагать историю с брынзой.
– Я, разумеется, сделала заявление, и подумайте только, что отвечает мне этот человек! Он, видите ли, – она достала из кармана передника замасленное, смятое письмо и принялась искать инкриминируемые строки. Ага, вот тут, посмотрите-ка… «Сыр был упакован должным образом, и я не отвечаю за незначительную убыль в весе», которую понес товар при транспорте». За незначительную убыль в весе! Я думала, что меня хватит удар, когда я это прочи-тала.
– Это у них всегда такие отговорки, – сказала фрау Шимек.
– Но тут он, знаете ли, ошибся адресом! Вы думаете, я это ему спущу? Как же, нашел дуру!
– Совсем необразованный народ!
– Ведь надо быть преступником, чтобы сказать такую вещь! – воскликнула фрау Пюхель в крайнем негодовании.
Тут ее в третий раз перебил господин Станислав Демба, который был, казалось, не расположен дольше ждать своего хлеба с маслом.
– Быть может, – сказал он с раздражением, насмешкой и подавленной яростью, – когда ваш справедливый гнев уляжется, я все же получу наконец мой хлеб с маслом?
– Я уж и занялась этим, – сказала лавочница, – потерпите немного! Вы, видно, очень спешите!
– Очень, – отрезал Станислав Демба.
– Не посидите ли еще, фрау Шимек? – крикнула фрау Пюхель вдогонку уходившей приятельнице.
– Мне надо заглянуть в свою лавку, я потом еще к вам забегу.
– Вы, верно, где-нибудь служите, господин, в конторе или канцелярии? – спросила лавочница своего нового покупателя. – Я говорю только к тому, что вы очень торопитесь.
– Во всяком случае время у меня не краденое, – грубо ответил Демба.
– Ну, вот и готово.
Фрау Пюхель протянула ему хлеб с маслом.
– Двадцать четыре геллера.
Господин Демба сделал порывистое движение в ее сторону, но тартинки не взял. Несколько раз он медленно провел языком по губам, наморщил лоб и вид имел такой, словно у него внезапно возникли серьезные сомнения насчет полезности этой еды.
– Может быть, его разрезать? – спросила лавочница.
– Да, разумеется, разрежьте его. Не думаете же вы, что я сразу весь хлеб засуну в рот?
Женщина разрезала хлеб на тонкие ломтики и положила их перед покупателем.
Демба к ним не притронулся. Он постукивал носком сапога по полу и щелкал языком, словно нетерпеливо ждал какого-то события, которое не желало наступить. Глаза его за стеклами пенсне в роговой оправе бродили вокруг, точно в поисках помощи.
– Не прикажете ли еще чего? – спросила фрау Пюхель.
– Что? Да. Есть у вас краковская колбаса?
– Краковской нет. Есть чайная, копченая, салями.
– Так дайте чайной.
– Сколько?
– Восемь дека. Или нет, десять дека.
– Десять дека? Пожалуйста.
Женщина завернула колбасу в бумагу и положила рядом с хлебом.
– Все вместе шестьдесят четыре геллера.
Демба не взял ни того ни другого. У него вдруг оказалось в распоряжении чрезвычайно много времени, и он обнаружил поражающий интерес к мелким особенностям внутреннего устройства бакалейной лавки. Он постарался расшифровать надпись на ярлыке бутылки с уксусом, а затем предался изучению нескольких жестяных плакатов, висевших по стенам и над прилавком. «Здесь продается излюбленный ржаной хлеб Газенмайера», «Лучшее туалетное мыло Хвойки» – читал он с большим вниманием, и губы его при этом беззвучно шевелились.
– Это он и есть – излюбленный ржаной хлеб Газенмайера? – спросил он и наклонился испытующе над своей тартинкой, на которую тем временем опустились две мухи.
– Нет, это хлеб из пекарни «Эврика».
– Вот как! Собственно говоря, мне бы хотелось газенмайерского.
– Вкус у них одинаковый, да и цена одна, – ответила лавочница.
