Добрый день. Я псих.
То есть нет, понятно, книги так никто не начинает, но я псих, и мне это можно. Вы привыкнете, я буду часто повторять это слово. Чтобы вам было проще, я могу писать слово «псих» с большой буквы, потому что чаще всего меня называют так. В сущности, это мое имя. Хотя, с другой стороны, мне на вас абсолютно наплевать и я буду писать слова так, как мне вздумается, и никак иначе, потому что вы уже знаете, почему. Тем более мне плевать, привыкнете вы к этому или нет, вас сюда никто не приглашал.
Почему я псих
Я не вижу необходимости давать эти нелепые разъяснения, но мой доктор сказал, что так будет лучше. Нет, разумеется, он не говорил «донеси до вселенной, почему ты псих». Он назвал это «историей гнева». История. Конечно. Хронология полетов тяжелых предметов в представителей человеческой расы. Диахронное исследование бранной лексики и ее акустических характеристик. Доктор уверен, что это все не я, что это мой гнев самовыражается, заставляя меня не хотеть спать ночью, хотеть спать утром, не хотеть пить таблетки, хотеть есть чипсы, пить газировку, убиваться в тренажерном зале до семнадцатого пота и бросаться на людей. По-моему, такая формулировка лишает меня права на самоопределение.
Вообще говоря, что удивительного – вон даже Холдена Колфилда уложили на кушетку, а ведь он по сравнению со мной первоклассник. Более того, он парень. Парням до определенной степени можно больше, чем девушкам. Парень подрался – молодец, рыцарь, шрамы украшают, etc. Девочки должны быть хорошими в любом возрасте. Что мальчикам можно с определенного возраста, девочкам с того же возраста становится еще больше нельзя. Это нехорошо – ругаться матом или залепить пощечину другой девочке, даже если эта девочка – последняя сволочь во вселенной, и пощечина – меньшее и далеко не самое эффективное, что ты хотела бы с ней сделать.
Кушетка
В эту игру играют двое: психоаналитик (П) и пациентка (п). Психоаналитик притворяется психоаналитиком, хотя на самом деле он усталый пожилой мужчина с внуками и сединой. Пациентка притворяется или не притворяется, для транзакционного анализа игры это не имеет значения.
П: Что ж, дорогая, давайте посмотрим, что у нас тут.
п: Где?
П: Что – где?
п: Где – тут?
П: Это фигуральное выражение. Милая, я уже говорил вам, что ваша страсть придираться к словам – один из симптомов подавленного гнева.
п: Я просто интересуюсь. Извините.
П: За что?
п: (победоносно) Что – за что? Вы придираетесь к словам.
П (недовольно): Хорошо, сразу перейдем к инциденту.
Молчание.
П: Ничего не хотите мне рассказать?
п: Совершенно ничего.
Молчание.
п: А. Вы о том, что меня хотят исключить из школы?
П: Вот, наконец-то мы начали общаться в конструктивном русле.
п: Не обольщайтесь. Вы еще не знаете, чем кончится разговор.
П: Я могу это предсказать.
п: Ваша фамилия Кончис?
П: Что?
п: А, да, правильнее Конхис. Или наоборот, я не помню. Где ваши близняшки в нижнем белье?
П (укоризненно): И вы по-прежнему слишком много читаете.
п: По-прежнему.
П: Ну так что там с исключением? Это ведь не ваша вина?
п: Разумеется.
П: Тогда расскажите поподробнее, чтобы я мог с вами согласиться.
п: Мне не станет легче оттого, что вы со мной согласитесь.
П: Я должен понять вашу мотивацию.
п: Хорошо, я вылила на девочку стакан чая.
П: Кипятка.
п: Чай из автомата остывает небыстро, все претензии к производителю.
П: Что произошло до этого?
п: Она сказала, что мне пора лечиться.
П: А еще раньше?
п: Я пожелала ей здорового потомства и счастливой личной жизни.
П: В цензурных выражениях?
п: О нет.
П: Использование нецензурной лексики…
П и п:
(говорят хором) – это признак подавленного гнева! (Радостно улыбаются в камеру.)
Они, разумеется, не удивлены, что у меня проблемы с личной жизнью. Еще бы, мне ведь надо «перерасти». Родители пытаются впихивать меня в общество других лиц женского пола в надежде, что я собезьянничаю у них манеру красить глаза или просто заведу бойфренда, но этот номер не проходит. Я не выношу девушек. В школе и в университете учатся особенно невыносимые девушки. Они еще большие психи, чем я, если говорить откровенно, но их идиотизм возведен в ранг изюминки. Я так не умею.
Вы можете подумать, что я завидую другим девушкам, но я постараюсь показать вам, что это не так. У каждой из них свой дамоклов меч, если можно так сказать. Одна работает с утра до вечера, чтобы не бывать дома; если она не переспит с работодателем, ее уволят. Другая не переносит крик, но кричат у нее дома постоянно – мать-истеричка, отец-алкоголик. Третья вцепилась, как паучиха, в парня, который ей не нужен, который не нужен никому, но его радует даже иллюзия нужности. И они все красятся утром, как на парад, и идут учиться. Как будто в их голове есть место другому тексту, кроме постоянного самообвинения и обвинения других, как будто можно слышать другой голос, кроме голоса внутреннего критика.
Кстати, о внутреннем критике.
Псих выходит на охоту
Доктор говорит, что мне нужно научиться бороться с внутренним критиком. Он предлагает мне вести дневник гнева (это, по-моему, так же прекрасно, как и история гнева) – о, что будет, если я разрешу своему гневу вести дневник. Внутренний критик будет, пожалуй, делать записи в другой тетради. Черт, я ведь совсем забыла, что нужно подарить маленький блокнот в клеточку еще и внутреннему ребенку. Доктор будет рад. Множественное расстройство личности – это гораздо интереснее.
Сегодня мы с внутренним критиком почистили зубы, приняли душ, позавтракали. Он сказал, что я отвратительно готовлю. Я пожелала ему катиться в ту подворотню, в который он вырос. Позже он разнес в пух и прах мою новую прическу, уронил две тарелки и ключи – два раза.
Что действительно интересно во внутреннем критике, так это то, что у меня это не я. И даже не мои родители. Если к нам в группу или просто на мою орбиту попадает новый человек, я всегда чувствую, что не нравлюсь ему. В большинстве случаев, разумеется, я просто придумываю – людям редко когда на самом деле действительно интересно, что со мной происходит. Главное не это. Дело в том, что у меня в голове тут же рождается сценарий возможного скандала.
Когда мы дурачимся с моими друзьями и орем во всю глотку глупости, эта новенькая вдруг говорит мне:
– Чего ты так громко кричишь? У меня уши болят от тебя.
И я – о ужас! – пасую перед ней, смущаюсь, втягиваюсь в свою раковину и сижу там до конца дня.
На самом-то деле этого не было, вряд ли это произойдет, но переживаю-то я на самом деле.
Преследовать внутреннего критика довольно тяжело. Во всяком случае, ты никогда не знаешь, какое именно слово (и чьим голосом произнесенное) заставило тебя разозлиться на себя и несколько раз хорошенько удариться головой об стену. У меня стойкое ощущение, что моя голова слишком велика для меня; это все равно что иметь у себя на шее постоянно кипящий, свистящий и плюющийся паром чайник.
