******
Адвокат по арбитражным делам – Спиро Альберт Евгеньевич – мужчина приятный во всех отношениях, обладающий, – как и полагается при его профессии, – весьма представительной внешностью и внушающей неистребимое доверие убедительностью в голосе. А кроме этого, Альберт Евгеньевич выглядел на добрый десяток лет моложе своих пятидесяти пяти и знал об этом.
Вчера он поздно вернулся домой, – был на банкете по случаю юбилея одного своего бывшего клиента, где выпил несколько больше пары бокалов, – обычной своей нормы, – да к тому же и лёг после полуночи, по причине чего, несмотря на контрастный душ и тот факт, что проснулся уже далеко не ранним утром, Альберт Евгеньевич чувствовал некоторую оглушённость и расслабленную вялость во всём теле.
Он посмотрел на часы: скоро десять, меньше, чем через час у него встреча в кафе со странной женщиной из фирмы, интересы которой он защищал не так давно в арбитражном суде. Она позвонила вчера вечером и ссылаясь на своего шефа, умоляла о встрече, несколько раз повторив, что речь идёт о жизни и смерти.
Альберт Евгеньевич мало что понял; в ресторане было довольно шумно, а позвонившая женщина явно не очень хорошо владела собой. Да и, честно говоря, не слишком-то хотелось вникать, но что-то в её голосе, страстном надрыве, с которым она обращалась к нему, привлекло его до такой степени, что он назначил встречу в небольшом, симпатичном кафе, о котором мало, кто знал, расположенном на первом этаже соседнего с ним дома. Очень удобно. Адвокат часто назначал встречи, которые по каким-то причинам не мог или не желал проводить в офисе или поручать своим помощникам, именно там.
Спиро жил один, несмотря на то что был давно и как он сам шутил, безнадёжно женат. Такой вариант гостевого брака он предложил Веронике на десятом году их совместной жизни и на таких условиях, противостоять которым было бы весьма затруднительно и женщине менее расчётливой, нежели его вторая супруга.
Альберт Евгеньевич был человеком общительным, да и публичность, являющаяся, чуть ли не основным содержанием его профессии, практически полностью исключала возможность какой бы то ни было автономии. Несмотря на это, а быть может, именно благодаря данному обстоятельству, жить Альберт Евгеньевич предпочитал один. К такому выводу он не пришёл в одночасье, но отчётливо и крайне остро осознал неумолимую потребность в этом, ещё только подбираясь к своему полусотенному юбилею.
О первой жене, истеричной Галине и бледной, плаксивой дочери, он почти не вспоминал; это был скоропалительный, абсолютно импульсивный брак, длившейся чуть более двух лет, в результате которого, как отвратное, но смутное послевкусие остался в памяти только надрывно-фальшивый голос Галины, монотонный, задыхающийся плач ребёнка и обвинительно-призывающий взгляд тёщи, матери Галины, переехавший к ним сразу после рождения ребёнка.
Альберт Евгеньевич или, как его тогда звали чаще – Алик, сбежал из дома однажды ночью. Просто взял и ушёл в том, в чём был, чтобы не возвращаться уже никогда. Прямо посреди инициированной Галиной обычной, и даже не самой крупной ссоры.
Семейной жизнью он был сыт настолько, что не решился вернуться за вещами. Главным образом потому, что в квартире практически всегда кто-нибудь был. Много позже он понял, что данное обстоятельство в значительной степени послужило причиной разрыва семейных отношений.
В квартире всегда кто-то был. Утром, днём, вечером и, разумеется, ночью. И это было невыносимо. Сейчас, спустя, с лишком три десятка лет Альберт Евгеньевич вряд ли узнал бы свою жену, встреть он её где-нибудь на улице. Он не помнил точно, какого цвета были глаза у его дочери и когда у Галины день рождения, но он отлично помнил эту удушливую атмосферу постоянного присутствия кого-то рядом, в которой он реально задыхался.
Альберт Евгеньевич ни разу в жизни не только не пожалел об этом своём спонтанном поступке, но даже ни разу не испытал желания узнать, как выглядит и чем занимается его более, чем тридцатилетняя дочь.
Спустя восемь лет, Альберт встретил Веронику – молодую, амбициозную, живую и после целого года ухаживаний, сомнений и непреходящей увлечённости, пригласил её в Венецию, – на его взгляд совершенно незаслуженно романтизированную, а на самом деле сырую, неоправданно дорогую и заплесневело-грязноватую, – где сделал, наконец, предложение, более чем благосклонно было принято, несмотря на категорическое условие: никаких детей!
Примерно через год, а может и ещё раньше, понял, что снова поступил опрометчиво. Молодая жена раздражала его своей активностью и чрезмерным, по его мнению, каким-то вульгарным, бьющим в глаза жизнелюбием, то есть всем тем, чем раньше, напротив, привлекала.
Но так было не всегда, а только, когда взаимное общение их превышало допустимую норму. Становилось, что называется, чрезмерным и слишком явно напоминало душную обстановку его предыдущего брака. Так, во всяком случае, объяснял это для себя Альберт Евгеньевич. Поэтому расставаться окончательно он был не готов, по крайней мере, не сейчас.
Ему бы очень скоро стало не хватать её бурлящей энергии, драйва, разгоняющего кровь и дающего ощущение жизни. Рядом с ней он начинал чувствовать себя молодым, сильным, а ещё тем, у кого лучшее и то, основное, ради чего стоит жить – ещё впереди.
Он как будто подпитывался ею, насыщался, с удовольствием и даже жадностью, до тех пор, пока не наступало пресыщение. Вот тогда и родилась эта идея гостевого брака, которую Вероника не то, чтобы слишком охотно, но всё-таки поддержала. Однако больший энтузиазм в этом вопросе стал проявляться после того, как ею в собственность была получена двухкомнатная квартира.
Натягивая на своё белое, холёное тело удобные, хлопчатобумажные брюки и рубашку поло, – встреча носила неофициальный характер, поэтому допустима некая вольность в подборе гардероба, к которому Альберт Евгеньевич относился почти столь же трепетно, как и к собственной внешности.
Мягкие, волнистые волосы, которые он зачёсывал назад, чуть оплывший, но всё ещё правильный овал лица и римский профиль в сочетании с изящным рисунком полных губ, придавали его облику некоторый аристократический оттенок. Этому способствовала также очень прямая спина, – Альберт Евгеньевич несколько лет носил специальный корсет и втайне гордился своей осанкой, – и высоко поднятая голова.
Взглянув перед выходом в зеркало, мужчина слегка нахмурился, разглядывая чуть заметные на его светлой коже тени под глазами, но в целом был доволен осмотром. Детский крем для рук и щедрая порция любимого парфюма завершили утренний туалет, после чего Альберт Евгеньевич, задумавшись на минуту, положил в портфель несколько папок с документами, – после этой встречи, нужно будет заехать в офис, – взглянул ещё раз на часы и вышел из дома.
