Она сидит на балконе, смотрит на кладбище через дорогу, разговаривает и курит.
Квартирка малюсенькая. Чужая. Среди элементов благосостоявшейся обстановки, как валенки на столе, – детали, свидетельствующие об острых приступах жадности недоделанного рантье.
«Круговорот однокомнатных жизней…»
Этажом ниже, в такой же по площади, но не по антуражу, живёт семья – муж, жена и младенец. За стенкой наискосок – четверо: вздорная старуха, её дочь-скандалистка, зять-алкоголик и внучок-лоботряс.
«Вы, Марья Ивановна, спите в ванной? А завтракаете вы по очереди? Или стоя?»
Первый этаж дома занимает заполошный универсам. Где всё «по рублику», кабы даром не было бы нужно. Там вечно толпится народ разной степени социальной слоистости.
«Во время засухи львы с антилопами мирно соседствуют на водопое», – успокаивающе крутится у Сашки в голове приятный мужской голос из «В мире животных».
Дама в песцовом полушубке и кожаных штанах каждый вечер в одно и то же время покупает картонку отвратительного сока, «химические» йогурты и пакеты с замороженной биомассой: лежалые дубовые мидии, «мексиканская» овощная смесь или бесцветные креветки, явно добытые карьерным способом прямо из вечной мерзлоты.
«Диетическое питание… Держи карман шире. Под тональным кремом последствия таких «здоровых» ужинов не скрыть!»
Мужик в засаленной дублёнке образца семидесятых двадцатого столетия приобретает бюджетную водку, хлеб и пачку гречки или кулёк весовых макарон с оттенком серой амбарной пыли.
«Вот это нормально. Знает своё место в пищевой цепочке и не питает иллюзий. И – главное – не питается ими. Счастливый, здоровый человек…»
Тележки молодых хозяек наполняются пельменями, детскими кашами быстрого приготовления, баночками фруктовых пюре, булками, чипсами, пивом, средством для мытья посуды и «диетическими» мюсли, имеющими вид конюшенного мусора, слегка сдобренного паршивым ссохшимся изюмом и мумифицированным силосом неизвестного происхождения.
«Да-да! Если после пельменей с пивом и сметаной тщательно жевать смесь овса с навозом, то ваши бёдра станут ещё белее и пушистее!»
Сашка в саркастичном настроении. Всё лучше, чем грусть-тоска печальная.
Прыщавые переростки, еле сдерживая рефлекс непрерывного сплёвывания под ноги, вновь предвкушая, вспоминают, «как они вчера».
– Я своей руку поцеловал, прикинь?! А она мне: «Ты чо, охерел?!»
– Вот сука, в натуре! – тут же «прикидывает» товарищ с такой же нечистой кожей.
– Да я к ней, типа, как к женщине решил. Красиво…
– Ну ты олень! – Картинно закатывает мутные глазёнки. – Чо, дала?
– Дала. Но уёбищная! Жопа вся в прыщах… А я, блядь, руку… Как женщине… Ласки же, типа, хочет… Тоже человек…
– Фу, бля!
– Да я ещё дурной спьяну. Говорю ей: «Ты чо, сука?!» Ну и толкнул, чиста так, чтобы того… А она упала, да как заорёт. Припадочная какая-то. Всю морду себе, сука, разбила. Я ваще, нах, такого не видел. Упала и бьётся. Руку, бля, поцеловал. Как женщине…
К Сашке подкрадывается истерический хохот. Она надувает щёки и хмурит брови.
[– Александра Александровна, я не могу построить отношения. Ни с кем. Они меня не понимают! Чо мне делать-то? Вас посоветовали как грамотного, бля, специалиста! Вы очень помогли моему другу, у меня одна надежда на вас!
– На себя надежды никакой?
– Чо? Не понял…]
– Чо?..
– Ну, упала, говорю, и колотится. Блядь чумная! Сёдня спрашиваю: «Ты чё?!»
– Ну?..
– Да, не помнит ни хера…
Лица окружающих привычно остаются загримированно-равнодушными.
Малыш в хорошенькой курточке и забавной шапочке истерически требует у мамы подозрительное сооружение на палочке, зловеще ощетинившееся у кассы.
– Да заткнёшься ты наконец?! – шипит та в ответ. – Вот взяла же НОРМАЛЬНЫЕ конфеты! Не буду я тебе это говно в сахаре покупать. Всё. У нас денег нет!
– Ты дур-р-ра! – рычит басом «ангелочек». – Мама – дурра! И жадина! Я всё бабушке расскажу про то, что ты меня не кор-р-рмишь!!! И никогда ничего мне не покупа-а-а-ешь!!!
[– Александра, ребёнок совершенно меня не слушается! Обзывается, совсем отбился от рук! Я уже и говорила, и наказывала… У других – дети как дети. У соседей-алкашей – прелесть, а не ребёнок. За хлебом ходит. В одной курточке и зимой и летом. А тут? Всё есть, любой каприз. И что в ответ?
– Что говорили? Как наказывали? Какие именно «любые капризы»? Что конкретно «в ответ»?
– Ну, как обычно. Что так нельзя. По попе пару раз шлёпала. Не сильно, конечно. Покупаем, на что пальцем ткнёт. А он недавно меня дурой при гостях назвал. Ладно, когда мы одни…
– Подробно, пожалуйста, что значит «как обычно». И ваш обычный день с малышом – от и до.
– Ну…]
– Ай-яй-яй! Нельзя так с мамой разговаривать! Сейчас позову дядю милиционера, он тебя в тюрьму заберёт! – вклинивается драповое пальто средне-поношенных лет. Малыш привычно, не обращая внимания, продолжает теребить «маму-дуру».
– Своих милиционерами пугайте! – выплёскивает та раздражение на «воспитательницу». – Что за манера к чужим детям лезть?!
– Вот потому тюрьмы и переполнены, – сжимает тётка и без того узкие губы в тугую прорезь. – И мат-перемат кругом!
– Чё-та не нравится, нах? – интересуется прыщавый у оскорблённой праведницы. Глаза нехорошо блестят.
– Я не вам, молодой человек, я обо всём вашем поколении.
– Чо, нах? – без злобы. Он не понимает «обо всё поколение».
– Дура! – гундосит тем временем себе под нос оскорблённая посторонним вмешательством мать.
– Тётька – дур-ра! – вторит из-за спины малолетний отпрыск, явно гордящийся недавно освоенной настоящей взрослой «эр», – саму тебя в милицию к дядькам, чтобы по жопе надавали! Я про тебя бабушке расскажу. Она придёт и тебе как даст!
Мама уже покупает ему хищную лиловую лошадь с зелёной гривой стегоцефала. Ту самую, на палочке. Тётка, обращаясь в пространство, говорит:
– А потом плачут!
Пространство остаётся немо.
– Нет, ну вы посмотрите! – взывает тётка к стоящим сзади прыщавым уже как к последней надежде.
Они не хотят смотреть. Никто не хочет. Все смотрят на вакуумные упаковки. На них написано много интересного о составе, калорийности, сроке годности и совсем нет глупостей про «поколения». Особенно про поколения чужих детей, по которым «тюрьма плачет». Равно как и про чужих невоспитанных никому не нужных тёток.
– За собой смотри! – на прощанье кидает ей мамаша.
«Точно! Излечи себя сам…»
Кассирша в очередной раз нажимает кнопку транспортёра. Тёткины банки с кошачьей едой и дешёвой туалетной бумагой подъезжают и подвергаются нервному сканированию. Тётка, забыв «обо всём поколении», напряжённо наблюдает за меняющимися с каждым кликом цифрами на мониторе.
Персонал универсама неласков, выкладка товаров на полках – достойна лучших порицаний. В кулинарном отделе неопрятные дебелые женщины, неотличимые, как коммунальные тараканы-альбиносы, набирают алюминиевыми черпаками салаты, приготовленные из нашинкованного чего-то с чем-то и майонеза. Из чего именно – невозможно прочитать на длинных бумажных лентах, прикрепленных к прилавку скотчем, – слишком мелкий шрифт. Зато сверху крупно: ЧП «Гурман».
