Эта история началась, когда я и мои друзья решили пойти на дискотеку швейной фабрики. В тот момент началась моя личная история, моя осознанная, взрослая жизнь, моя личная биография. В маленьком городке, в городке моего детства жизни всех детей были примерно одинаково спланированы: рождение в роддоме, спустя некоторое время ясли, затем детский сад, школа. Я не стал исключением: благополучно родился, прошел через ясли, переболев рахитом, едва заметно изменившим мою осанку, окончил детский сад, поступил в школу и к моменту начала своей персональной, отличной от других, биографии проучился в ней больше девяти лет. И, хотя я был юн и иногда восторжен, я уже тогда понимал, что мои «друзья» мне вовсе не друзья, а не больше, чем случайные попутчики. Из книжек я знал, что такое настоящая дружба, и наши отношения вовсе не были похожи на отношения трех товарищей. Мы, все трое, учились в одном классе, в последнем, десятом классе обычной средней школы обычного провинциального городка недалеко от Минска. Для меня было очевидно, что после школы мы скорей всего никогда не встретимся: я планировал уехать из городка если не навсегда, то надолго. Во всяком случае, сразу после школы я был намерен уехать в Минск учиться в университете. А дальше у моих ног лежала вся планета.
Была осень 1987 года. Политические и социальные страсти, бушевавшие в столицах разрушающейся империи, почти не достигали городка моего детства. Мои ровесники в основном уже курили табак и пили самогон. Нравы строгостью не отличались: многие парни, а тем более, девушки, уже имели сексуальный опыт, это было нормой для забытого богом провинциального городка. Я же был белой вороной: не пил, не курил, активно занимался спортом, много читал, любил хорошую музыку. С такими данными шансов на секс у меня было немного: с одной стороны, девушки меня побаивались, как немного странного парня, с другой стороны, у меня были завышенные требования: тупой животный секс меня не привлекал, мне хотелось романтики, как в книжках. Тем не менее, на момент начала моей биографии мне было 16, и я очень хотел женщину. Поход на дискотеку швейной фабрики был задуман для того, чтобы, наконец, избавиться от девственности. В школе среди одноклассниц ловить было нечего, одноклассницы предпочитали встречаться с парнями постарше, и на нас смотрели, как на детей. На швейной же фабрике был шанс познакомиться со взрослыми, лет восемнадцати-девятнадцати, женщинами, знающими, как нам представлялось, толк в отношениях. План был безупречен в своей простоте: приходим, знакомимся, а дальше по обстоятельствам.
Вечер был холодный и дождливый. На проходной я, как самый высокий и плечистый, басом буркнул вахтеру: «На танцы…», и он пропустил нас через скрипучий турникет, мы прошли еще немного по улице до здания администрации фабрики. В актовом зале очень громко звучала ритмичная музыка, было почти совсем темно. Несколько тусклых разноцветных фонарей светили со сцены в потолок зала. Людей в зале было много, все двигались в такт музыке, лиц было не разобрать, силуэты едва угадывались. Угольки сигарет описывали причудливые траектории, иногда ненадолго освещая неровным оранжевым светом лица курящих, пока те затягивались. Все были в верхней одежде: актовый зал не отапливался. Пахло в зале сигаретным дымом, самогоном, мокрой одеждой, блевотиной, человеческим потом, грязными носками, дешевыми духами, и еще бог знает чем. Музыка ревела так, что себя не было слышно. Познакомиться с кем-то в такой ситуации было невозможно, а, как по мне, так и всякое желание пропало.
Мы вышли из зала, чтобы обсудить и скорректировать план. Я был готов признать поражение и уйти, не оглядываясь. Но друзья настояли на том, что нужно дождаться медленной песни и пригласить женщин на танец. Музыка будет играть чуть тише, и появится возможность познакомиться, поговорить и увести женщин с собой. Если это будут чужие женщины, то в зависимости от количества и состояния новых врагов, мы будем драться или убегать. Я был против, но план утвердили большинством голосов.
Девушка, которую я не глядя пригласил на медленный танец, оказалась маленького роста, толстенькая, она едва держалась на ногах, очевидно, от количества выпитого, так что мне приходилось время от времени поддерживать ее, чтобы она не упала. Лица моей партнерши я не видел в темноте, в моей руке безвольно лежала ее мокрая рука, другой рукой я обнимал ее мокрую болоньевую куртку. Она пьяно пыталась докричаться до меня снизу, пыталась что-то сообщить мне, но я ни слова не разобрал. Она выкрикивала мне в лицо какие-то отдельные короткие слова. У нее так ужасно воняло изо рта смесью перегара, сигаретных окурков, блевотины и гнилых зубов, что мне поневоле приходилось отворачиваться. Мы топтались на месте, даже не стараясь попадать в ритм музыки. Вокруг нас точно также топталось множество пар, задевая и толкая и друг друга. Внезапно, видимо обидевшись на мое явно брезгливое к ней отношение, еще задолго до окончания песни партнерша вырвалась из моих рук и убежала куда-то сквозь топчущуюся толпу, оставив меня одного. Никто вокруг не обратил на это внимания. Я стал пробираться к выходу. По дороге я налетел на одного из моих друзей, топтавшегося с какой-то высокой, выше его почти на голову, девушкой. Быть на голову выше моего друга – дело немудреное, он был совсем невысокого роста. Но, тем не менее, его партнерша была действительно девушкой высокой, почти одного со мной роста. Жестом, приложив руки к груди, я извинился и показал, что направляюсь к выходу.
На улице было холодно, мокро и очень свежо, пахло прелой листвой и мокрой землей. Я жадно дышал чистым влажным воздухом. Было бы совсем тихо, если бы даже сюда не доносились глухие отзвуки чудовищной дискотечной музыки. Но здесь, под черным небом, под мелким чистым дождем она не раздражала, она была безопасна. Я поднял ворох опавшей грязной листвы и тщательно вытер листвой руки. Очень хотелось принять горячий душ с каким-нибудь особенно едким мылом.
Передо мной в неровном свете далеких уличных фонарей возникли три силуэта, один из них голосом моего друга сказал: «Знакомься, это Катя».
– Катя, – тихо, с улыбкой сказала высокая, почти на голову выше моего друга, девушка, и протянула мне руку. Я не знал, что мне делать: я только что оттирал свои руки грязной листвой от дискотечной мерзости. Мерзость-то я оттер, ну руки мои были в осенней уличной грязи. Сконфузившись, лихорадочно думая, как быть с протянутой мне рукой, я машинально выделывал своей правой рукой короткие таинственные пассы, – Ну пожмите же мне руку, не могу же я стоять с протянутой рукой, пока вы решаете, что делать с вашей грязью, – весело, заметно картавя, сказала Катя. Я быстро вытер правую руку о брюки и пожал протянутую мне руку. Я почувствовал, что рука моя осталась мокрой и грязной. Катино рукопожатие оказалось неожиданно крепким. Она, безусловно, почувствовала грязь между нашими ладонями. – Не переживайте, я видела, как вы пытались вытереть руки травой.
