– Прости, Мансур! Я здесь ни при чём! Как и когда девчонка забралась в багажник моей машины – не знаю. Решила, видно, сумасбродка, вместо отца долг отрабатывать. А может, и к лучшему всё, что ни делается. Ну вот скажи, зачем тебе этот инфарктник? Хлопот с ним не оберёшься, а отдачи – ноль. Зато теперь и он теперь покрутится, чтобы любимую дочь из рабства освободить, тогда и долг с него сполна получишь.
– Ты мне тут зубы не заговаривай! Кого привёз? Я тебе приказал Акима привезти, хочет он или не хочет! Дать только с женой попрощаться. Он знал, на что шёл, когда деньги у меня одалживал на покупку зерна. Всем известны мои условия: не сможешь вернуть – заберу в рабство. Не смогу продать – будешь работать на моих участках. Что он думает – пожил за мой счёт, дела поправил, в Теджене от меня спрятался, одну за другой свадьбы дочерям справляет, а долг отдавать не собирается?! Девчонку за себя прислал! Куда я её, пигалицу, дену? В ней даже бараньего веса нет – какой с неё толк? Да и в чём она-то виновата, почему за отца такие муки должна терпеть? А я почему должен лишний грех на себя перед Аллахом брать?
– Уже поздно, Мансур, я две ночи не спал – больше не выдержу. Дай отдохнуть, не спеши, потом я ещё раз съезжу… Путь неблизкий: четыре часа туда, четыре – обратно. А по степям, мимо постов – и того больше. Отвезу её, а отца доставлю… Теперь уж они меня не обманут: проверю перед отъездом, кто в багажнике под плащ-палаткой.
– Ладно! – махнул рукой Мансур. – Заведи-ка сюда девчонку ещё раз, а то я её даже рассмотреть не успел. А ты, Хассам, предупреди пока кого-нибудь там, чтобы за ней прислали с женской половины, не в подвал же девчонку запирать. А сам иди, отдыхай. Завтра к вечеру приходи – поедешь в Теджен. Да, кстати, отдыхать отдыхай, но машину подготовь, чтобы не подвела.
– Всё сделаю, – ответил Хассам и вышел за добровольной пленницей.
Раздосадованный Мансур потягивал остывший байховый чай из хрустального стаканчика армуду. Этот стаканчик для сохранения аромата божественного напитка был заужен в середине, словно тонкая талия женщины. Но тут дверь открылась и в неё, прихрамывая, вошла невысокая, очень хрупкая молодая девушка с волнистыми волосами и чёрными бровями вразлёт, под которыми тревогой, отчаянием и страхом горели огромные светло-карие глаза, а пухлые нежные губы были плотно сжаты всей, собранной в кулак, волей этого юного существа. На ней было надето тёмно-синее строгое платье с невысокой стойкой, длинными рукавами и юбкой до щиколоток. Опустив глаза на ноги девушки, Мансур заметил, что на одном из туфель виднелся супинатор.
– Да ты ещё и калека! Вот наказал Аллах!
– Я сама так решила! Я сильная, я смогу вам пригодиться! – голос у девушки срывался от волнения и страха. Мансуру это понравилось. Если не подобострастие, то хотя бы страх ему хотелось видеть у зависящих от его воли людей. – Зачем вам папа? Он болен! У него сердце! Я принесу больше пользы, а он может сразу умереть, если попадёт к вам, – с отчаянием выпалила девчушка, едва справляясь со своими эмоциями: было видно, как панически дрожала её нижняя губа.
– Как зовут тебя?
– Айша.
Мансур продолжал медленно потягивать чай и глядеть на девушку.
– Ладно, – помолчав, снисходительно кивнул он. – Посмотрим. Что умеешь делать? Национальную кухню знаешь? Сможешь готовить?
– Смогу. Я буду стараться, – стала храбриться она. – Оставьте меня, пока не отработаю долг.
– Где уж тебе… Сколько хоть лет-то сейчас?
– Восемнадцать. В этом году школу закончила.
– Чтобы отцовский долг отработать, твоей жизни не хватит. Так что пусть уж лучше он сам занимается этим вопросом, а ты, если покажешь себя хорошей поварихой, останешься заложницей. Отдаст отец долг – отправлю назад, никто тебя здесь держать не станет. А если хвалишься зря, завтра тебя отвезут домой, а заберут отца. У нас с этим строго, и твой отец знает.
Айша тоже знала. Хоть жалуйся, хоть кричи, а они, богатые да безжалостные, всё равно истребят весь род, а долг вернут.
Она вспомнила, как, нечаянно услышала голос отца, который предупреждал мать, что они с ней, возможно, видятся в последний раз, что за ним Мансур прислал машину Ашхабада и забирает в неволю. Ехать придётся по степям, без дорог, в багажнике машины. Отец боялся, что не вынесет не только тяжёлой работы на бесчисленных Мансуровых землях, но просто умрёт ещё по дороге, укрытый плащ-палаткой в душном багажнике дорогой «Ауди».
Мать негромко всхлипнула, расплакалась и обречённо рванулась на шею к отцу. У Айши, случайно подсмотревшей эту сцену, сердце вспыхнуло от жалости, и, недолго думая, она выскочила в темноту ночи, забралась в багажник незнакомой машины – благо, он был открыт, – накрылась с головой плащ-палаткой и затихла.
Вскоре подошёл шофер, который, видимо, отлучился по нужде, увидел, что заложник уже в багажнике, закрепил багажник так, чтобы пленник не задохнулся, и поспешно уехал, стараясь поскорее исполнить это опасное поручение и услужить своему всесильному хозяину.
Что подумают её родители, Айша знала. Они решат, что её увезли к Мансуру, причём насильно. Это против правил и совсем не в обычаях их предков, однако теперь в этой грязи измазаны руки и души даже вполне порядочных людей.
Только успел Мансур допить свой чай и поставить стакан на низенький столик, как в комнату бесшумно вошла женщина среднего возраста в платье традиционного фасона и невзрачного коричневого цвета. Под кокеткой над грудью платье присобрано в мелкую складочку, и хоть небольшой вырез открывал шею с бусами из янтаря, длинные рукава наглухо закрывали её кожу, а волосы прятались от посторонних глаз под завязанным на затылке платком.
– Принеси мне ещё чай, Гульнар, и отведи наверх девочку. Пусть пока поселится с моми, заодно поможет той по мелочам. А утром отведи её на кухню, проверь, как она готовит. Поручи ей хлеб испечь, чуду с сыром и зеленью. Из мяса пусть что-нибудь сделает. Попробуем её стряпню, а там видно будет.
Гульнар отвела Айшу в верхние женские комнаты и показала, где теперь ей придётся жить. Это была обычное, довольно большое жилое помещение, но мебели в нём не было. Весь пол и стены были покрыты табасаранскими коврами и гобеленами.
В одном углу на нескольких матрасах, укрытая одеялами, лежала очень худая, бледная, морщинистая старушка. Она спала. Гульнар бросила на пол тоненькую подстилку, поставила пред опустившейся на неё Айшей кувшин с водой, дала ей в руки целый небольшой лаваш и кусочек солёного сыра.
Проголодавшаяся Айша ела предложенный сухой паёк, запивая водой и ручьём текущими из глаз слезами. Ей было очень одиноко и страшно. Она впервые оказалась так далеко от родителей, которые всегда её любили и жалели.
