Мелкие крупицы снега падали на промерзшую за ночь дорогу, создавая причудливые узоры в выбоинах. Лужи, подернутые тонкой корочкой льда, хрустели под ногами, а тяжелые серые тучи маячили над верхушками деревьев, окружавших разбитый за лето тракт.
Ветер поднимался порывами, бил в лицо так, что в глазах появлялись слезы. Одинокий путник, бредущий по тракту, упрямо надвинул капюшон добротного черного плаща на лоб. Уже целый час он шагал по дороге, ведя в поводу хромого гнедого коня, который то и дело косил злым глазом на хозяина, заставившего выехать в такую погоду.
Одет мужчина был как бывалый путешественник, которые сейчас предпочитали оставаться дома. Поздняя осень – не слишком приятное время для странствий. То затяжные дожди разобьют дорогу, то мороз, то ветер, вот и дожидаются все, пока снег ляжет, чтобы ехать по раскатанному насту. Да и светлее намного, когда снег лежит. Лишь что-то действительно важное могло заставить выехать в межсезонье.
Сейчас тракт обезлюдел. Чахлые березки и редкие оголенные кусты, криво росшие на обочине, выглядели слишком сиротливо. Где-то в глубине леса, темневшего по обе стороны от дороги, каркнул ворон, и снова наступила тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра, звуком шагов да шумным дыханием лошади.
Серый дымок над деревьями и горьковато-кислый запах дров, горящих в печи, заставил путника приободриться и зашагать побыстрее. Чутье не подвело его: за крутым изгибом дороги, в лощинке, показалась небольшая деревушка, домов на десять, не более.
Избы были старые, но аккуратные. Темные бревна стен потрескались от времени, на крышах торф порос мхом, и создавалось впечатление, что они покрыты зеленым бархатом. Во многих дворах темнели перекопанные в ожидании снега грядки.
Местные жители с удивлением приникли к окнам, рассматривая пришлого безумца, который решился на путешествие в такую погоду.
Чужак прошел прямиком к дому старосты, по традиции стоящему в центре деревни. Дом был хороший, крепкий, с резными ставнями и коньком на крыше в виде петушка. Заметив это, путник усмехнулся и едва заметно покачал головой: ох уж эта столичная мода, вроде бы и сошла на нет, а в таких селах до сих пор считается признаком богатства. Плотные занавески на окнах слегка подрагивали, будто кто-то притаился за ними, разглядывая незнакомца. Невысокий забор огораживал недавно выметенный двор, по которому важно ходило с десяток кур. Скатанное сено под крышей амбара свидетельствовало о наличии коровы и, возможно, лошади. Двое батраков, парни лет восемнадцати-двадцати, коловшие дрова, прервали работу и, опершись на топоры, в открытую глазели на подходящего незнакомца.
– День добрый, – поздоровался он, останавливаясь у калитки.
– Добрый, коли не шутишь, – откликнулся один из батраков, что покрепче и на вид постарше, – с чем пожаловали?
– Хозяин дома?
Парень еще раз оглядел пришельца, понял, что самому выпытывать что-либо бесполезно, и пожал плечами:
– Сейчас кликну. Слышь, Грай, душегрейку надень, а то застудишься, придется тогда к ведьме идти.
– А я и не против, – беззлобно откликнулся второй парень с соломенными лохматыми вихрами, торчавшими во все стороны, словно воронье гнездо. – Ты и сам-то к ней бегаешь почем зря.
– Вот еще! – оскорбился тот, хотя щеки полыхнули предательским румянцем. – Нужно больно!
– Больно не больно, нужно не нужно, а ведь бегаешь, то палец, то ухо… – Грай привычно увернулся от подзатыльника и отскочил на безопасное расстояние.
– А ну, прекратите, бездельники! – староста, плотный мужичок лет под пятьдесят, напоминавший крепкий гриб-боровик, показался на крыльце. Наверняка сидел у окна, подпитывая свое любопытство. – Щас как батьке вашему скажу, всыпет он вам по первое число!
Парни заухмылялись, прекрасно понимая тщетность угроз. Староста махнул на них рукой, повернулся к незнакомцу и поклонился:
– С чем пожаловали, господин?..
Путник проигнорировал заминку, не собираясь называть свое имя:
– Хотел напроситься обогреться, а тут и парни сказали, ведьма у вас есть.
– Есть, как же не быть-то! – староста гордо выпятил грудь: с наличием даже самой бездарной ведьмы деревня автоматически приобретала статус села. – А что случилось? Заболел кто-то аль что?
– Конь захромал, – мужчина кивнул на понуро стоящего гнедого. – Мне ехать дальше надо. Дело срочное, задержек не терпит.
– Ну это она вмиг поправит, толковая она у нас! Да вы заходите, что стоять у калитки.
Путник коротко кивнул и, передав коня батракам, прошел в пахнущие теплом и свежим хлебом сени, переступил порог.
Комната в доме была светлая, большая, по традиции разделенная печкой на две половины, жилую и гостевую. Странник огляделся: деревянные, выскобленные добела, полы, резная, с любовью сделанная, мебель – стол и несколько лавок, наверняка либо сам староста, либо кто-то из сельчан делал, сундук, обитый железом, у окна. Он снял плащ и положил рядом с собой на лавку.
Староста с уважением посмотрел на дорожный костюм из хорошо выделанной черной кожи и высокие сапоги, наверняка заговоренные от сырости и непогоды. Блеснувшая под воротом куртки тонкая вязь стальных колец подтвердила состоятельность незваного гостя: такие эльфийские кольчуги, очень легкие и одновременно очень прочные, специального плетения, могли позволить себе лишь очень богатые люди.
В ту же минуту занавеска, висевшая за печкой, отодвинулась, оттуда высунулась слегка растрепанная девичья головка. При виде незнакомца девушка ойкнула, ткань стремительно слетела на свое место, тут же в жилой половине раздались торопливые шаги и шорох ткани.
– Марфа, хватит наряжаться, подь сюды! – окрикнул дочь староста.
Она послушно выпорхнула из своего укрытия. Невысокая, кругленькая крестьянка напомнила путнику аппетитную булочку, которые с утра всегда выставляли на продажу в пекарне неподалеку от его дома в столице.
– Да, папенька? – Марфа старательно опустила голову, бросая быстрые кокетливые взгляды на незнакомца.
По мнению девушки, он был весьма хорош собой: еще не старый, но уже давно не юнец, высокий, поджарый. Темные, почти черные, волосы, достаточно коротко стриженные по бокам, длинная челка неровными прядями падала на высокий лоб, золотистые с зелеными искорками, будто у соседского кота, глаза ярко блестели из-под густых темных бровей.
Осмелев, Марфа посмотрела ему в глаза и невольно обомлела, поежившись под пристальным взглядом, будто у сельского жреца на исповеди – хочешь не хочешь, а во всех грехах признаешься. Мужчина усмехнулся, совершенно точно поняв её реакцию, и лениво отвел взгляд, делая вид, что осматривает комнату.
