Жил в одной деревне дед,
Прожил он почти сто лет:
Много видел, много знал,
Что запомнил – рассказал
Своим правнукам и внукам,
Что садились часто кругом
Возле деда вечерком,
Жуя пряники с чайком.
Дед же – в центре, как Баян
Им вещал, что знает сам.
Что не знает, то соврёт,
А совравши, не сморгнёт.
Там, где надо рассмешит,
Там, где надо устрашит,
Где сгустит, порою, «краски» —
В общем, дед наш баил сказки.
Да все сказки непростые —
В них герои всё чудные:
То упрямые цари;
То просты богатыри;
То царевны распрекрасны,
Ставшие не вдруг опасны;
То коварные девицы,
Заманившие в светлицы
Тех, кто верил их речам;
То волчище, что умчал
От погони молодца;
То избушка без крыльца,
Что стоит на двух ногах;
То жар-птица в небесах…
В общем, много чего было
В этих сказках, да уплыло
Уж из памяти моей,
Но одна осталась в ней…
Эту сказку дед любил,
Часто детям говорил.
Я не знаю почему —
Видно, нравилась ему.
И, хоть сказка и неправда,
Но одно лишь в ней отрадно:
Что добро всегда право,
Побеждает, всё же, зло.
Впрочем, всё это известно,
И читать мораль не место.
Лучше я продолжу повесть,
Не свою, а деда, то есть.
И поведаю о том,
Как в, казалось бы, простом
И бесхитростном сюжете
Все спелись – и те, и эти:
Кто-то хитрый, кто простой,
Кто-то добрый, а кто – злой,
Кто – коварный, кто – подлец,
Кто-то – трус, кто – молодец.
В общем, всех хватило слишком.
И дурак своим умишком
Разберёт – кто правый здесь.
Что же, надо знать и честь,
Да начать, пожалуй, сказку
И закончить тут закваску.
В одном царстве тридесятом,
В государстве тридевятом
Жил да был на свете царь.
Был немолод государь,
А сказать по правде – старый.
Лет ему было немало:
Может сто, а может – двести,
Не скажу я вам по чести,
Чтоб не врать – так промолчу.
И дела не по плечу
Ему были уж совсем.
Но бодрился он меж тем,
На покой не уходил.
Всем в округе он твердил:
«Коль не я – так всем вам «крышка»!
И хоть я уж не мальчишка —
Сам я с трона не уйду,
Сберегу для всех страну,
Потому что без меня
Пропадёте вы зазря!
Только я могу здесь править:
Знаю – где и что исправить;
И куда вести народ;
Чтобы был в казне доход,
Как налоги собирать;
И с кем надо воевать —
Знаю только я – и точка!
Так-то вот, мои сыночки!»
Царь всё это говорил
Трём сынам своим. Решил
Им почаще повторять,
Что не смогут управлять
Без него они в стране,
Что сидит он на коне
Еще твёрдо, и державу
Сможет защитить на славу.
А чтоб мысль внушить всем сразу
Повторял на дню три раза.
И уж так он надоел,
Что не знали: где предел
Его старческим причудам?
Но случилось как-то чудо:
Царь сказал о смене власти,
Разбудив тем самым страсти
В сыновьях его, и вот,
Такой вышел поворот!
Но об этом расскажу
Я чуть позже. Покажу
Вам портреты трёх сынов.
Чтоб не тратить лишних слов
Так начну: сын старший Фёдор
Порой был хмур, но телом – бодр.
Он не речист, но весом брал.
(Немного грузен, ростом – мал.
Баранью ногу уминал
В один присест он за столом
Да пивом запивал потом.
Затем любил поспать он всласть —
Была у старшего такая страсть).
И говорил царёвой свите,
Что должен царь быть в лучшем виде,
Всем своим видом показать,
Что может царством управлять:
Раз крепок сам – так крепко царство.
И для престижа государства
Готов он жертвовать собой,
Чтоб было счастье и покой
В его пределах. Вот такой
Царевич Фёдор был простой.
А может быть, простым казался.
Но сложных тем он опасался,
И на причуды все отца
Не делал умного лица,
А лишь молчал, да тихо слушал
И за столом всё больше кушал,
Когда отец вещал про то,
Что его время не прошло.
Такой был Фёдор. А Василий —
Когда бы про него спросили:
«Что представляет он собой?»
Сказал бы я, что непростой
Был средний сын у государя.
Бывали дни, когда в угаре
Он расходился не на шутку,
Его тогда сажали в будку
Сторожевую на всю ночь —
Да под замок. И чтоб помочь
Ему никто не смел тогда —
Царь ставил караул туда.
Но это были эпизоды
Не характерны для природы
Души Василия – он был
(Своих он братьев не любил)
Ужасно вспыльчив и коварен.
Об этом знали все бояре,
Что были при дворе отца.
И от такого молодца
Старались все держаться дальше.
Василий же хотел быть старшим
Средь братьев – вот и злился он,
Что первым сесть на царский трон
Не сможет, а хотелось очень.
И злоба душу его точит,
И зависть к Фёдору, что тот
Родился первым, и народ
Его наследником считает.
И от того-то отмечают
Бояре Фёдора везде.
Ну, а Василия – нигде.
А младший сын царя – Иван,
Хотя имел и гордый стан,
Высок был ростом и пригож,
Но на царя был не похож,
Хотя им больше был любим.
Иван был добрым и другим
Зла не желал – любил людей,
Собак, коней и голубей.
Любил он многих, но вот чтобы
Сказать, что не было зазнобы
У младшего царевича нельзя.
Ходили слухи, что не зря
Он пропадал в одном дворе.
И кто-то видел на заре,
Как возвращался он домой,
Прощаясь у ворот с одной
Девицей… Но, молчу,
Сказать что-либо не хочу
Об этом больше. Здесь такое
Понятно – дело молодое.
Ну, вот такие были дети
У старого царя. И эти
Три молодца все вместе жили.
Сказать, что меж собой дружили
Нельзя, а так – был каждый сам себе,
Как говорится, «на уме».
И вот однажды поутру
Царь всех бояр созвал к столу,
(И сыновья тут рядом были)
И чтобы мысль не упустили
Царь начал сразу до еды:
Пока тарелки-то пусты
Все будут слушать и внимать,
И лучше станут понимать
То, что сказал он за столом
И дольше сознавать потом.
Промолвил царь: «Друзья мои!
Случилось так, что в эти дни
Узнал я радостную весть
Про то, что где-то в мире есть
Два средства, что помогут мне
Вернуться к молодой поре
И снова стать как прежде сильным,
И молодым, и вновь красивым.
И чудо то заключено
В прекрасных яблоках. Оно
Останется тогда навеки
Ещё в том самом человеке,
Кто закрепит его водою,
Да не простою, а «живою».
Её не зря все так зовут:
Она воскресит хладный труп —
Такою силой обладает,
Что тот, кто на себе познает
Её влиянье – будет жить
Без бед и больше не тужить.
Решил я нынче испытать
Всё это на себе. Узнать
Взаправду это или ложь,
Сказать, мне право, невтерпёж.
Ведь я не молод, и ждать долго
Уж не могу. Ну, кто настолько
Храбрейшим будет среди вас,
Что не боится в тот же час
Отправиться в края чужие
Да испытанья непростые
Пройти? И сможет мне добыть
Те чудеса, я, так и быть,
Его по-царски награжу:
Ему полцарства отпишу!»
И тишина вдруг наступила —
Так мысль царя всех поразила,
Что все как онемели сразу.
Тут Фёдор встал и молвил фразу:
«Царь-батюшка! Зачем других
Ты призываешь, ведь своих
