Предисловие. Повесть о двух городах
Есть две версии событий 1887 года. Одна хорошо известна, вторую знают немногие.
Первую версию можно прочесть в большинстве учебников истории. Современникам нравилось вспоминать именно ее, и о ней они рассказывали внукам с задумчивой улыбкой на устах. Это история королевы Виктории и летних празднеств в честь золотого юбилея ее правления[1]. Массивная британская корона возлегла на голову Виктории, когда той едва миновало восемнадцать. С тех пор прошло полвека, и королева стала символом империи. В ознаменование юбилея коронации были запланированы грандиозные торжества. Двадцатого июня, в годовщину восхождения Виктории на трон, в Лондон съехались коронованные особы со всей Европы, индийские принцы, почетные гости и делегаты со всех концов империи. Прибыла даже Лилиуокалани, королева Гавайев. Лавочники Вест-Энда украсили витрины в цветах «Юнион Джека» – красный, белый, синий; британские флаги и королевские штандарты, цветочные и бумажные гирлянды укрыли строгие каменные фасады. По вечерам посольства и клубы, гостиницы и учреждения в Сент-Джеймсском парке и на Пикадилли включали электрическую и газовую подсветку, и на зданиях вспыхивали гигантские короны и инициалы V и R[2]. Верноподданные Ее Величества стекались в центр Лондона со всех окрестностей и из отдаленных уголков ее владений, компостировали железнодорожные билеты из Кента и Суррея и толпились на запруженных улицах, надеясь хоть одним глазком увидеть роскошную королевскую карету или принцессу. Когда длинные летние сумерки угасали, они ставили свечи на подоконники своих домов и поднимали кружки с пивом, бокалы с шампанским и красным вином за здравие королевы.
В Вестминстерском аббатстве отслужили благодарственную, в Виндзорском дворце провели государственный банкет и смотр войск, и даже детям устроили праздник в Гайд-парке. Двадцать кукол Панча и Джуди[3], восемь марионеточных театров, восемьдесят шесть оптических аппаратов, девять цирковых трупп с дрессированными собаками, мартышками и пони, уличные оркестры, продавцы игрушек и «шаров, наполненных газом», развлекали детей. Две с половиной тысячи мальчиков и девочек накормили еще и обедом, состоявшим из кекса, пирожков с мясом, булочек, апельсинов и лимонада. Торжества продолжались все лето и включали праздничные концерты, лекции, представления, пикники, ужины и даже парусную регату. Поскольку юбилей совпал с традиционным светским сезоном в Лондоне, высший свет устраивал приемы в садах и балы. Дамы одевались по летней моде – в отороченные кружевом пышные шелковые платья: белые, черные и модных абрикосово-желтого, розово-фиолетового и мятного оттенков. Великолепный бал прошел в Гилдхолле[4]: принц и принцесса Уэльские принимали высокопоставленных родственников, принца Персии, папского посланника, принца Сиама, а также Голькара, махараджу Индора. Весь высший свет танцевал под декорированными потолками, в окружении каскадов благоухавших цветочных композиций. Поблескивали, отражаясь в зеркалах, тиары и галстучные булавки. Юных дебютанток знакомили с перспективными женихами. Жизнь викторианцев кружилась ослепительным вихрем под романтичные звуки быстрого вальса.
Но есть и другая история.
Эту повесть о случившемся в 1887 году большинство предпочитает не вспоминать. По сей день она отражена лишь в немногих учебниках, и на удивление мало кто знает о том, что произошло. А ведь в 1887 году истории, о которой пойдет речь, было посвящено гораздо больше газетных строк, чем описаниям королевских парадов, банкетов и пиршеств.
Лето юбилея королевского правления выдалось исключительно теплым и сухим. Безоблачное голубое небо, которому так радовались беспечные посетители пикников и балов на свежем воздухе, погубило урожай фруктов и высушило поля. Недостаток воды и отсутствие сезонных заработков по сбору урожая привели к обострению и без того серьезного кризиса безработицы. Пока богачи наслаждались солнечной погодой, укрываясь под зонтиками и тенистыми деревьями пригородных вилл, бездомные и нищие разбили лагерь под открытым небом прямо посреди Трафальгарской площади. Многие приехали в центр города искать работу на рынке Ковент-Гарден, где лондонцы закупались продовольствием. Но из-за засухи ящиков со сливами и грушами стало намного меньше, уменьшилась и потребность в грузчиках. Не имея денег на кров, приезжие спали прямо на площади, где к ним постепенно присоединялось все больше безработных и бездомных, готовых жить на улице, лишь бы не идти в работные дома с их жуткими условиями, унизительными для человеческого достоинства. К ужасу наблюдателей, расположившиеся на площади совершали свой утренний туалет прямо в фонтанах, под носом лорда Нельсона, взиравшего на них с высоты своей колонны. Там же, в фонтанах, стирали одежду, кишевшую паразитами. С наступлением осени на площадь пришли социалисты, Армия спасения и прочие благотворительные организации и стали раздавать Библию, купоны в ночлежки, кофе, чай, хлеб и суп. Натянули брезент и устроили импровизированные бивуаки; меж лап гигантских бронзовых львов ежедневно произносились пламенные речи. Ажиотаж, стадный инстинкт и бесплатная еда привлекли на площадь толпы лондонских отщепенцев, что, в свою очередь, привлекло полицию, а это, в свою очередь, привлекло журналистов. Те бродили среди ободранцев, записывая имена и рассказы маргиналов, о которых иначе никто бы никогда не узнал.
Некий «мистер Эшвилл», по его собственным словам, был «художником и стекольщиком». Он сидел без работы уже двенадцать месяцев, из которых тридцать три ночи спал на набережной Темзы, а когда похолодало, перебрался на Трафальгарскую площадь в надежде, что там немного теплее. Опыт уличного существования заметно потрепал его и поверг в удрученное состояние, но он все же не терял надежды в один прекрасный день найти работу.
