1. Глава 1
Мы лежали в одной постели. Обессиленные, утолившие жажду, которая уже через несколько дней снова даст о себе знать.
Чужой муж и чужая жена.
Эсмонд из рода Светлого Гарольда, муж сестры покойной королевы Вудстилла, и я, её величество Гердарика, бывшая принцесса Менарии, а ныне мать троих королевских отпрысков.
— Гердарика, — мягко произнёс мой любимый и погладил меня по волосам. Он обожал играть с моими светлыми длинными прядями, пропуская их через пальцы, как через сито. — Нам пора начать действовать.
Обычно мне нравилось смотреть на его мужественное лицо и молчать. Но не сегодня.
— Время ещё есть, — ответила я беспечно и улыбнулась, пристально глядя в его светло-зелёные глаза. Они по-прежнему были такими же молодыми и ясными, как и в тот день, когда мы впервые встретились у алтарного камня.
Тогда, ещё в моей стране, я гадала, каков будет мой муж, всесильный король соседней страны, решившийся посвататься к старшей дочери короля Страны Гор. Почти старой деве, умеющую лишь управлять погодой.
Бесполезной.
Никто не верил в моё замужество, тем более когда младшие сёстры одна за другой вышли замуж и родили мужьям здоровое потомство. И тут мне повезло.
Правда, будущий супруг уже дважды овдовел, но что значат его преклонные годы, полнота и небольшая хромота перед возможностью укрепить связи между королевствами и сбыть с рук залежалый товар?!
Ненужную дочь, рождение которой стало большим разочарованием для моих родителей и бабушки по отцу.
— Скажи мне, Эсмонд, почему мужчины никогда не радуются дочерям? Разве мы не можем стать достойными королевами?
— Ты о Хельге? Она чудесная маленькая девочка и очень на тебя похожа.
И почему мужчины всегда говорят то, что, как они думают, мы хотим от них услышать? И никогда не угадывают?
— Не похожа. В нашем роду не было рыжеволосых. Хельга особенная, не такая, как другие.
Лишь одна я знала, насколько это правда. Остальным же в моих словах чудилась лишь гордость матери за свою дочь.
Я не смела открыть правду о её божественном происхождении, а была уверена, что в ту ночь в Анкильда вселился Бог, никому.
Даже Эсмонду, который за все годы совместной борьбы и нашей запретной любви доказал, что достоин моего доверия.
— Она вырастет красавицей, — кивнул он и, мягко отстранив меня, начал одеваться. — Ты уверена в поддержке лорда Фармана? И что король ничего не подозревает?
Время близилось к рассвету, луна скоро закатится, чтобы появиться снова, когда солнце устанет сиять и решит, что сделало достаточно для укрепления своей власти.
— Он слишком увлечён новой фавориткой, обещавшей подарить ему очередного сына, — ответила я, чувствуя, как в груди растёт Тьма, требующая человеческих жертв.
Констанция. Светловолосая овечка с розовыми губками. Её крепость и твердыня добропорядочности пала перед настойчивыми ухаживаниями стареющего короля. И, разумеется, открывающимися перед её семьёй перспективами.
Интересно, что она чувствовала, когда ложилась в постель мужчины, годившегося ей в деды?! Жалела ли о том, что её невинность достанется пышнотелому развратнику, желающего лишь обрюхатить очередную «розочку»?
Впрочем, скоро они все поплатятся, что решили отодвинуть моих сыновей от трона.
Но это сейчас, а ещё недавно, у меня были надежды разрешить всё миром.
***
С той поры, как Анкильд открыто объявил мне, что больше не желает видеть подле себя королеву из чужой страны, минуло полтора года.
Продлить ультиматум удалось лишь потому, что мой муж по истечении полугода после откровенного разговора занемог и был близок к смерти.
Поговаривали, что в этом моя вина, но, к сожалению, это было не так. Я молила Богов, стирая колени о каменную кладку пола, чтобы они дали мне больше времени. И получила ответ.
Накануне того, как у Анкильда, нашего всемилостивейшего и самого гнусного короля, по телу поползли чёрные язвы, я увидела во сне разноглазого герцога Фармана. Он странно мне улыбался и протягивал руку, словно приглашал на танец.
Разномастный герцог умел говорить красиво, но сейчас молчал и изучал меня, как служанку, которую собирался поиметь втайне от очередной супруги.
В тот миг под его взглядом я испытала приступ страха, он звенел в ушах, набатом бил в виски, заставляя закрыть их ладонями. Горя снаружи, я была ледышкой внутри.
И с губ моих не сорвалось ни слова. Фарман опустил руку, пожал плечами, и в следующий миг мы с ним оказались на снежной пустоши, а в руках приближённого советника короля появился меч.
Его оправленное лезвие приковывало взгляд, я пыталась отступить, преодолевая пронзительный ветер, дувший в спину. Он подталкивал меня к лорду, но я сопротивлялась, видя только алые капли, стекающие по лезвию. Не было сил дышать, кричать или оглянуться.
Спиной чувствовала, что за мной никого нет. Ничего. Пустота, высасывающая силы у отступников от воли Богов. Я сжалась в комок, но не опускала головы, мысленно молилась, однако не показывала ужаса, выедавшего меня изнутри.
Мир наполнился снежными хлопьями, кружившими вокруг нас с лордом Фарманом, но не залетавшими между нами.
— Эсмонд, — прошептали мои губы.
— Гердарика, — услышала я голос тайной любви всей моей жизни, но сорвался он с других губ. Лорд Фарман говорил совсем как мой любимый, а глаза его были холодными и чужими.
И меч воткнулся в снег, окропив её свежей кровью...
Я вскрикнула от звуков своего имени и проснулась в поту. В тот день у меня началась горячка, хотя последний раз я тяжело болела в детстве. А на следующее утро хворь коснулась и Анкильда, покрыв его с ног до головы чёрными струпьями.
Мы с ним находились в бреду около трёх дней. Первой пришла в себя я, но взглянув в зеркало, не увидела следов заразы. Наших детей болезнь не коснулась, лишь маленькая Хельга потеряла рыжую копну волос на голове, но я была рада, что мы отделались так легко.
Прижимала к себе детей, уча их молитвам Богам и тому, как правильно держать пост, прописанный целителями. Наши комнаты окуривались сладким дымом, а хворь ползла по замку, не взирая за закрытые двери и заклинания жрецов.
После недели болезни, когда перелом в лучшую сторону так и не наступил, Анкильд призвал меня в покои.
— Не ходи! — Эсмонд впервые за долгое время повысил на меня голос и чуть ли не оттолкнул, когда я пыталась пройти мимо. — Он плох, скорее всего, умрёт.
Я взглянула в глаза любимого и нашла в них только мглу, тёмную волу отчаяния, скрывающую боль от потери названного сына. Младший ребёнок Пенелопы умер от хвори, и никто не смог облегчить его уход.
— Пойду! Я должна ради детей. Анкильд умирает, он хочет меня видеть не для того, чтобы проклясть или убить.
Придворные снова зашептали у меня за спиной, что всему виной «норна вещица». «Проклятая чужачка», это прозвище, которым меня наградили благодаря стараниям старшей дочери короля, а ныне королевы на далёком Севере, снова всплыло в людской памяти, словно и не было всех тех милостей, которыми я осыпала народ после своей коронации и рождения наследников престола.
