Осеннее солнце позолотило налитые темно-фиолетовые ягоды, что усыпали кусты вдоль монастырских дорожек ордена Золотой Cферы. Их сок, затмивший цветом самые яркие шелка, окрасил мои пальцы. Куда ни глянь, всюду сновали послушницы ордена, собирая в корзинки ежевику. Девчушка с волосами цвета спелой пшеницы посадила красное пятно на светло-серый подол, тяжело вздохнула и поправила белый накрахмаленный платок, заляпав и его.
Я хихикнула, но тотчас же опомнилась.
В сотнях миль от нас, на юге, полыхает война, сестры ордена под моим руководством обучаются искусству чар, састра-сет Альба делает последние приготовления перед нашей поездкой в Фен для заключения обоюдовыгодного сотрудничества, а я – собираю ягоды. Напоровшись на шип, я уколола палец. Природа подарила кусту такие же острые иглы, как когда-то были у меня в ателье, – ранка мгновенно закровоточила, я отдернула палец и аккуратно обмотала его фартуком, чтобы лен впитал кровь.
Сбор ягод. Можно подумать, мне больше нечем заняться. Разочарованно вздохнув, я отогнула уголок фартука – царапина затянулась. Моя корзинка была полна почти доверху, но кусты еще клонились под тяжестью иссиня-черных ягод. В ушах звучали слова Альбы – зиме до войны дела нет, кладовые должны быть заполнены, чтобы монастырь во всеоружии встретил надвигающиеся холода. Все во мне бунтовало против этого. Тихий распорядок монастырской жизни сводил с ума. И нетронутые березовые рощи, и сады, изобилующие плодами, и дары осени – все здесь дразнило меня, навевая беспечные мысли и предлагая провести жизнь в довольстве и неге.
Эта умиротворяющая тишина доводила меня до белого каления. Возможно, думала я, обрывая ягоды, потому, что она была столь манящей. Здесь, в монастыре, я забывала – да чуть полностью не забыла, спохватилась я, – что мои друзья в городе гибнут под обстрелом, а Теодора и Кристоса могут захватить в плен.
Письма доходили с ужасной задержкой, спустя недели после того, как были отправлены. Если вообще доходили: королевский флот грабил корабли по всему побережью, а сухопутные направления оставались весьма ненадежными. Я смирилась с этим, притворяясь, что между получением писем ничего не происходит, а события, о которых рассказывали Теодор и Кристос, разворачиваются прямо в момент, когда я читала слова, написанные ими. Позволь я себе думать, что в один прекрасный день прочту о разгроме друзей, массовом дезертирстве войск, поимке брата или смерти Теодора, это сокрушило бы меня. Теперь притворяться стало особенно сложно: ведь последнее письмо пришло недели назад, а отправили его задолго до того. Кристос написал Альбе и мне, с великой осторожностью выбирая слова, чтобы не выдать жизненно важных деталей, в случае если послание попадет в чужие руки. Однако оно было ясным: в Хейзелуайте собрались добровольцы – почти необученные фермеры и рыбаки. Готовя к будущим сражениям, Сайану пришлось обучать их в перестрелках с роялистами, которые все еще удерживали южные территории. Эта армия состояла из разношерстного сброда – радикальных Красных колпаков и умеренных реформаторов. Они успешно захватили несколько небольших укреплений, но, похоже, эти позиции роялисты и сами хотели сдать. Настоящие битвы были еще впереди, и при мысли о них у меня крутило живот и к горлу подкатывала горечь.
Я отчаянно мечтала хоть что-нибудь предпринять. Конечно, я обучала «светоносных» сестер монастыря создавать и накладывать чары, но как же скучна и однообразна была моя работа, как бесполезна она была для Галатии, требующей немедленных действий и помощи.
Мимо прошла девушка с перепачканным ягодным соком платком. Многие послушницы давали обет молчания, а некоторые сестры, хотя никто их к тому не принуждал, соблюдали его всю жизнь, полагая, что он облегчит им общение с вечно витающим рядом с ними духом Создателя.
Несмотря на долгие часы, проведенные в тишине и безмолвии, не имея возможности перекинуться с монахинями парой слов, я ни к чему подобному так и не приблизилась.
Бросив пару последних ягод в корзинку, я направилась за послушницей. Приподняв бровь, я указала ей на платок, и девчушка залилась краской стыда, заметив пятно. Она молча махнула мне рукой в сторону узкой, петляющей в лесу тропинки.
Прислушавшись, я уловила скрип колес, но рассмотреть, кто ехал по лесной дорожке, не удалось – путешественников скрывали деревья. Послушница неприязненно покосилась на меня, словно мне полагалось все знать, словно я могла объясниться с ней на том корявом и ограниченном квайсетском, что выучила за последние недели. При первых звуках приближающейся повозки вскинули головы остальные сестры, а затем вернулись к сбору ягод, словно внешний мир для них не существовал. Возможно, так оно и было.
Вдруг на вершине невысокого холма позади монастыря показалась Альба и торопливо направилась ко мне. Полы ее светлого платья, традиционного квайсетского наряда, более традиционного, чем она носила в Западном Серафе, и даже более традиционного, чем носило большинство сестер, развевались на ветру. Кокетка на платье была расшита символикой ордена Золотой Сферы – кругами и перекрещивающимися пунктирными линиями, которые, как я теперь понимала, означали умение распознавать и накладывать чары.
При виде састры-сет послушница в испачканном платке и остальные сестры склонились, но Альба не удостоила их даже мимолетного взгляда.
– Хивта ждет тебя, – сообщила она, используя квайсетское слово, означавшее сборщиков урожая и музыкальную труппу одновременно. – Посмотрим, как они продвинулись со вчерашнего дня.
– Только не говори, что мы тебя разочаровываем, – невозмутимо отозвалась я.
Обучать взрослых людей, с младенческих лет подавлявших в себе тягу к чародейству, оказалось почти невозможно. Из нашей хивты – восемнадцати женщин и двух мужчин-монахов из соседнего монастыря – только десятеро ясно видели магический свет, трое могли удержать его, и лишь одна – запечатлеть на хлипкой глиняной табличке примитивной работы. Тантия безмерно гордилась своим достижением, но ей еще требовалось его закрепить.
Альба надеялась, что я подготовлю ей целый батальон умельцев, которые тут же станут творить магические обряды в базилике ордена, а я предлагала единственную чародейку, еле-еле справлявшуюся с работой, какую любая обученная пеллианская девчонка восьми лет от роду выполнила бы с закрытыми глазами.
