Дарья Морозова - Рассказы по пятницам

Все события и лица вымышленные, любые совпадения случайны.

Ладошке Джека1 было тепло и уютно. Он украдкой взглянул на Рози, что шла слева от него, и румянец слегка тронул его щёки, несмотря на ночную прохладу.

Они знают друг друга уже давно, но почему–то именно этим летом он словно увидел её впервые.

Джек заново открыл для себя мягкость девичьих волос, мелодичность смеха, складочку между бровями, когда она сердилась, изящность лодочки из ладоней, в которой Рози бережно несла в сад бабочку, залетевшую в дом.

Это было так странно и волнующе: видеть новое в знакомом тебе человеке!

Всё равно, как в зачитанных до дыр страницах, обнаружить совсем иной, глубокий смысл!

– Ты запыхался, Джек? Твоё лицо покраснело, – заметила Рози, легонько сжимая пальцы мальчика.

Джек поднял фонарь повыше, смутившись.

– Нет, я в порядке. Видишь, я сказал правду: это настоящее Светлячковое царство!

– Они наверно думают, что фонарь – их толстый брат, – хихикнула девочка и доверчиво прижалась к плечу Джека. Он вытянула левую ладошку и на неё тут же приземлился жук, отчего в руке загорелась искорка.

– Тебе не холодно? Мы можем пойти обратно, – предложил мальчик.

– Нет, давай ещё немного побудем здесь, – улыбнулась Рози, наблюдая за тем, как сверчок, покинув её руку, неуклюже взмыл вверх. – С тобой мне хорошо.

И она мягко сжала свободную кисть Джека обеими ладошками: тёплыми и уютными…

Мои люди часто говорят, что завидуют мне, а чему завидовать?

Нет, ну, конечно, родиться котом уж куда почётнее, чем человеком, но всё же.

Чуть нос сунешь на кухню, так подозревают в краже продуктов.

Кончиком хвоста дотронешься до их одежды, ворчат, что шерсть везде.

А уж стоит прилечь на краешек кровати, так имеют наглость заявлять, что двинуться не могут. Да разве я виноват, что куда я ни лягу, везде их ноги?!

И сегодня вот… Принесли домашнюю свежую сметанку, поставили на стол и ушли.

Провокация? Она самая!

Я честно ходил мимо. Раз десять. А потом кругами. Даже хвост поднял и кончик загнул, чтобы люди догадались заметить меня и угостить сметаной.

Тщетно.

Пришлось брать инициативу в собственные лапы!

В ходе операции по спасению сметаны от скисания и меня от голода, были жертвы. Я! Это мои хвостик и пузо испачкались! А стол и пол, им-то что?! Их только тряпкой протереть. Или вылизать.

А меня вон после смеха – унизительного, надо заметить, потому что кое-то даже стал хрюкать – отнесли в сад, посадили в таз с водой. Спасибо, хоть с тёплой.

Пока меня мыли, люди обещали всё рассказать своим друзьям и знакомым.

Эх, трудно быть котом…

Паша буквально парил над асфальтом, несясь во весь дух домой. как он был счастлив и взволнован сегодня!

Он не стал дожидаться лифта, взлетел по ступенькам на пятый этаж и, очень бережно переложив драгоценную ношу на сгиб левой руки, правой спешно открыл дверь.

Нажимая на пятки ботинок, торопливо снял их, и пробежал в свою комнату. Там, на письменном столе из лакированного ДСП – поцарапанном и пятнами от чернил – лежал подарок для Оли.

Новая книга Александра Дюма «Три мушкетёра». Оля очень любит эту историю и часто берёт её в библиотеке. А теперь у неё будет своя собственная.

Он очень придирчиво выбирал книгу в магазине, чем вызвал бурю возмущения продавщицы, но ему было важно выбрать самую идеальную! Без загибов страниц, пятен на красной тканевой обложке, смятых уголков…

Ко дню рождения Оли он готовился за три месяца: чтобы накопить 14 рублей 15 копеек на книгу и ещё 55 копеек на плитку шоколада, он разгружал товарные вагоны, берёг деньги на обед и даже пристально смотрел под ноги на улице. Смех смехом, а так он нашёл два «пятака».

– Эх, будь мне не 14 лет, а хотя бы 16, взяли бы помощником вагоновожатого, – сокрушался парень.

Но когда он купил подарок и открытку, то вдруг понял, что не хватает цветов! А он уже никак не успеет заработать денег на хороший букет. И вот тогда пришлось выходить из положения совсем иным способом.

Паша осторожно положил на стол пышный букет нежно–фиолетовой сирени, сорванной всего полчаса назад в городском парке, и улыбнулся.

Он горделиво расправил плечи, предвкушая радость в широко распахнутых серо-голубых глазах, смотрящих на него и только на него! Скорей всего Оля зароется лицом в облако цветов и её белые банты на туго сплетённых «баранках» будут похожи на больших бабочек. И хотя юноша не может знать наверняка, но уверен, что никакая Констанция Буаносье не сравнится с этой девушкой в красоте!

А между тем до праздника всего час! Надо бы одеть выглаженные с вечера брюки и свежую рубашку, а также перевязать сирень лентой: выпросил у младшей сестры красивую широкую красную ленту с её любимого медведя взамен на обещание неделю играть с ней в кукольное чаепитие.

Но Паша ни о чём не жалел! Кроме одного: что не похож на Д’Артаньяна, каким его нарисовал иллюстратор в книжке! Оле бы такое точно понравилось.

Никто из людей не знает, что Русалочка вовсе не превратилась в морскую пену. О нет!

Это было бы слишком просто для сказки, слишком прозаично, именно поэтому великий сказочник и интерпретировал увиденное по-своему. А что он увидел? Всего лишь, как плачущая прекрасная девушка прыгнула в море, и тут же пышная белая пена жадно обняла корабль, на котором плыл принц со своей невестой.

Однако эта история была совсем не окончена, как решили те, кто живёт на суше.

Безутешная русалочка с разбитым сердцем вернулась к своему отцу. Тот пытался забрать у Морской колдуньи чудесный голос дочери, но сделка была честной, и даже старый мудрый кит, на суд которого вынесли этот вопрос, нехотя и с великой печалью встал на сторону колдуньи: она владеет голосом по праву.

Тем невыносимей было слышать победоносный смех старой пройдохи: такой знакомый и любимый всеми голос звучал мерзко и отвратительно. Даже барракуды, чей характер куда сквернее акульего и чувство брезгливости почти отсутствует, уплыли прочь с места суда, не желая больше слышать гадкий звук.

Так немая Русалочка на долгие годы уединилась в своей комнате, не желая больше ничего видеть или знать о своём мире и мире людей. Жалость к себе поглотила её, как мурена свою добычу.

Отец каждый вечер приходил к своей дочери, сетуя на то, как мало она съела за день, сажал её на колени – худую и бледную, невесомую – и как в детстве рассказывал ей сказки и читал книги. Русалочка много плакала, отчего вода в комнате становилась невыносимо солёной, но Морской владыка терпел, прижимая к груди свою горюющую дочь.

Волосы её добрых сестёр, что обрезали свои локоны взамен на кинжал, со временем отросли. Девушки потихоньку уговорили любимую сестрицу делать им причёски. Та, что познала боль от неразделённой любви, превозмогала себя и делала то, о чём её просят: так она пыталась заглушить чувство вины перед ними.