Я ПРИШЛА УБИТЬ
— У вас есть средство, чтобы умереть?
— Нет… хотя, передозу устроить, конечно, всегда можно, вы сами знаете… А зачем вам?
— Или убить… В сущности, без разницы.
— Да что с вами? Депрессия? Возьмите грандаксин или еще что, я вам дам, вы же знаете.
— Нет, спасибо. Хотя, давайте на всякий…
— Что случилось?
— У меня выпили душу. Мне подарили счастье, растянутое на месяцы. А за него отняли душу. Сперва залечив раны на ней, что особенно цинично. Я думала, это лекарство. Оказалось — наркотик с медленным ядом, который не убивает до конца. Всего-то нужно… добить.
— Вам бы к психотерапевту…
— Я до него не дойду. К тому же, я теперь не доверяю никаким целителям души заранее.
— Что ж… Больше ничем помочь не смогу…
— Спасибо.
Вышла под дождь. Хорошо, наконец-то теплый дождь. Невыносимо терпеть бесконечно ясное солнце, безжалостно высвечивающее все закоулки сознания; постоянно орущих детей на велосипедах и роликах…
Дождь… Остановка. Сигарета. Вечный привкус голода и сигарет, нет, джин-тоника не хочу уже. Ничего не хочу. У меня есть упаковка некоторых таблеток... Но он слишком умен. Поехать. Сесть в автобус и поехать, стучать в потайную запертую дверь. Там или нет? Можно поглядеть, припаркована ли машина. Но видеть машину не хочется. Так же, как и ее отсутствие.
Прийти без звонка — идиотизм. Но звонить не хочется. Хочется убить. Впервые в жизни. Впрочем, злости нет, ненависти нет. Как и любви. Только цель. Патологическое желание убить. Кажется, понимаю маньяков. Без злости и ненависти. Без души. Хочется. Надо. Завершить. Да, пожалуй. Это определение верно. Стучусь. Как ни странно, дверь открывают.
— Привет! Ты?! — довольно спокойно, хоть и удивлен. Он не знает, что я пришла убить.
— Я. Пришла в гости. На чай.
— Проходи…
— Ты рад меня видеть?
— Да.
— Странно. Ставь чайник.
— Сейчас… Как твои дела? (Мои дела?! Мои?! Он осмеливается спросить о каких-то моих делах, выпив душу?!)
— Замечательно.
— «Лошадь» хочешь?
— А есть?
— Нет, но могу сбегать, купить.
— Купи. Я пока заварю чай.
Он думает, я пришла дать ему свое тело. Он думает, я пришла получить порцию неземного наслаждения, да что там неземного… Нет подходящего слова в человеческом языке. Он думает, я пришла изгибаться и кричать несколько часов так, что соседская контора краснеет, дом содрогается до пятого этажа, а соседи справа очень громко включают музыку… Ах, да, музыка. Моя музыка всегда со мной, я вхожу к нему, окутанная музыкой вместо духов, которые он недолюбливает. Как теперь и я. Ну, а как же. Если душа растворена в нем, разве могут сохранится свои приоритеты? Хотя капля духов на мне все равно присутствует всегда. Но лишь капля.
Не отвлекайся… Чайник закипел. Вот его чашка, с именем. Вот моя, поменьше, с блюдцем. Все правильно. Я замужем, значит, с блюдцем, а его — без… Хотя глупости это, и дома я не использую блюдца. Вот чай в пакетиках. Заварила. Что теперь? Паника. Я сделаю это? Но он же заметит, извините, вкус… На что я рассчитывала, идиотка? Его даже духи раздражают и отвлекают, любой привкус и запах он ощутит мгновенно. Надо было выпить цианистый калий и прильнуть в поцелуе… Да не отвлекайся ты на чушь! Он сейчас вернется. Ты можешь взять его паспорт и банковские карты, спрятать, выбросить, порвать, ты знаешь, где все лежит… Стоп. Ты пришла убить, а не пакостить. Как, как растворить таблетки незаметно? Выколупливаю их. Ох, они ж еще должны успеть раствориться.
Заходит… Я не успела.
— Что ты так странно смотришь?
— Ничего. Отвыкла.
— Вот «Лошадь», налить?
— Да.
— Что-то случилось?
— Нет.
Пью виски. Запиваю чаем. Музыка. «Жё тэйм, шерше ля фам, ту жур, ля мур». Какая ля мур, твою мать?! Я не успела.
— Таблетки какие-то валяются. Не твои?
— Вроде нет...Не заметила.
— Так устал сегодня… хорошо, что ты пришла. Расслабиться, чаю выпить за весь день...
— Неужели?
(А я что ела и пила за весь день? за дни, недели, месяцы…)
— Ох, забыл дверь закрыть. И свет надо погасить здесь. Так лучше? Тебе так хорошо?
— Мне все равно.
— «Лошадь» не действует?
— Действует.
Допиваю третью рюмку. Она у нас одна на двоих, впрочем, он лишь пробует, ему за руль… Иду в подсобку, беру бутылку и швыря… нет, ставлю обратно… Нехорошо. Будут осколки. Я пришла не гадить, а убить. Снова задумчиво беру бутылку…
— Что ты там делаешь?
Идет за мной. Думает, я втихаря наливаю себе еще и еще… Я стою в позе статуи Свободы…
— Что! Ты! Делаешь!
Выхватывает у меня бутылку виски, тревожно смотрит в глаза. Я не сознаю, что вся дрожу.
— Девочка моя, что ты… Иди ко мне.
Я. Пришла. Убить.
ГЛАВА 1. ЗНАКОМСТВО
Она медленно шла по тёмной морозной улице, сканируя взглядом номера домов. Каблучки ее цокали по гололеду, но шла она довольно бодро, несмотря на свою ненависть к зиме, холоду, скользоте тротуаров и толстой зимней одежке. Всё-таки легкое стеганое черное пальто и новые, хоть и дерматиновые сапожки волшебным образом помогали ощутить себя почти… леди, а не кочаном капусты, шаркающим ногами, дабы не растянуться на льду.
И все же, ей было слегка не по себе: темно; сколько ещё нужно пройти — непонятно, судя по номерам — почти квартал, а по описанию — где-то рядом. К тому же она не знала, кого, собственно, ищет. Краем сознания отметила тёмный силуэт на крыльце пройденного дома; подсознание шепнуло: «Да», а номера домов говорили иное. Прошла, не замедляя шаг…
— Вы Лиля? — раздался голос сзади.
Она обернулась слишком резко, даже не вздрогнув нарочито, чтобы показалось, что не ожидала. Ну, что она может сделать с дурацким чутьём? — даже когда приказывает ему молчать (а иначе вся ее жизнь будет состоять из знаков, совпадений, ощущений и предвидения. А это порой страшно…)
— Я специально вышел встретить вас, здесь запутаться можно…
— Да… Здравствуйте! Максим? Да, я думала, еще далеко.
— Входите скорей. Очень холодно сегодня. Я целый час простоял на ветру, знакомый заговорил меня, ужас… Замерз как не знаю кто…
— А я еще не успела. Но мороз сильный, да…
Они исподтишка разглядывали друг друга. В общем-то, она обычная пациентка, «переданная» по знакомству. Сейчас Максим Леонидович принимал только таких: все пациенты были знакомыми родных, или родными знакомых. Но эта… Странно вышло, что до сих пор они не знали друг друга, — должны были бы, по всей логике… Она-то лет с пятнадцати знает всех тех… Сколько лет прошло? Двадцать пять? А ей тогда сколько? Двадцать семь, ну, тридцать…
Скромница. Юбочка в клеточку, бежевый свитерок «под горлышко», копна тёмных волос собрана в пуританскую «гульку». В глазах плещутся страх и надежда попеременно. Да… для нее он, наверное, кажется дедушкой. Как так могло выйти? Когда она сообщила, что ей сорок, он сделал вид, что не удивился. Да и привык уже, что теперь порой в сорок выглядят моложе двадцатилетних, или наоборот. Как женщины, так и мужчины. Всякое бывает. Но цифра не помогала. Она выглядела девочкой-леди: в меру модной, современной и равнодушной, хоть и напуганной диагнозом.
